Что же до Людмилы Владимировны, тут, видно, смешалось всё: и толика стародевичьей зависти (почему у Лили мильон мужей, а у нее нет даже завалящего любовника), и пуд возмущения несправедливой дележкой наследства (ведь к переговорам с Кремлем сразу после смерти поэта ни мать, ни сестер никто не привлекал, всё обтяпали Лилины люди), и, судя по всему, большие редакторские амбиции при недостаточном понимании поэзии и литературы. Сам Маяковский уж точно не подпустил бы сестру к своим стихам и на пушечный выстрел.
Но всё же Людмила Владимировна не была чужда прекрасного. Будучи в молодости, судя по фотографиям, красивой женщиной, самые лучшие годы проишачила на «Трехгорной мануфактуре» (стала, говорят, первой женщиной, занявшей административно-техническую должность на фабрике еще до революции), кормила мать, сестру и брата. Вместе с сестрой Ольгой помогала брату в «Окнах РОСТА». На личную жизнь времени не хватало. Ей, с утра до вечера работавшей на производстве, Лилина богемная жизнь казалась, конечно, и чуждой, и непонятной. Впрочем, Людмила могла бы похвастаться достижениями в искусстве: она была художником по тканям, изобретателем новых методов нанесения рисунков, проповедником аэропечатания, серебряной медалисткой Всемирной выставки в Париже — словом, не такой уж «серой мышкой».
Отзвуки титанической борьбы двух женщин за Маяковского слышны и теперь. К примеру, по просторам желтых передач бродит внучка и полная тезка Елизаветы Лавинской, которая вдруг заявила, что является внучкой Маяковского. Якобы сына Глеба-Никиту ее бабушка родила не от мужа, а от автора «Облака в штанах». Дети лефовки, конечно, эскападами молодой родственницы возмущаются, дескать, позорит имя бабушки ради пиара. Готовы даже оплатить тест ДНК, чтобы разоблачить самозванку. В общем, страсти, достойные ток-шоу для домохозяек.
Кстати, дочь Елизаветы Лавинской, Лилия, уже пожилая женщина, показала журналистам одного желтого вебресурса неопубликованный кусочек мемуаров матери: «Лавинский (ее муж Антон Лавинский, художник, лефовец, апологет свободной любви. — А. Г.) ходил с независимым видом, окруженный девушками. Они приходили к нам, а я уходила из дома. Старалась с ними дружить, потому что ревность, по “бриковской” морали, буржуазный предрассудок. Я истерически выкорчевывала пережитки прошлого. Был пункт, который они считали чудачеством. Что я не могу пойти и по бытовому пути и завести фокстрирующих мальчиков. Не иметь возлюбленного, по выражению Лили Брик, было неприлично. Помню, как мне и Семеновой Лиля предлагала надоевшего Безкина (очевидно, того самого «мелкого Бескина», который в постели лучше, чем Маяковский. —