Молодого шестидесятника Вознесенского Лиля тоже приметила сразу. Связалась с ним после выхода его поэмы «Треугольная груша». Как известно, у этой женщины был колоссальный нюх на таланты. Чуть заметит в ком-то Божью искру, так сразу приглашает к себе домой. «Пока русские поэты были юными, она помогала им, — приводит Катанян-младший слова американского публициста Гаррисона Солсбери. — Они приходили охотно и часто, потому что Лиля их любила и кухня в ее доме была едва ли не лучшей во всей Москве. Она всегда просила их читать новое. Когда юные поэты становились звездами, Лиля теряла к ним интерес. “Бедняжки, — говорила она. — Они опустились до своего собственного успеха”»[576].
Лиля свела Вознесенского с Эльзой и Арагоном, и те помогали ему с организацией вечеров во Франции. Эльза переводила его стихи на французский. В 1965 году в Париже даже состоялся их с Беллой Ахмадулиной отдельный вечер. Правда, у Ахмадулиной от общения с Эльзой остался неприятный осадок. Одна русская дама надела на Беллу свое норковое манто, дескать, без манто в театре быть неприлично. Эльза, увидев манто, спросила, в Париже ли оно было куплено. А Белла честно ответила, что вещь не ее. История была сразу пересказана Лиле по телефону. Сестры ухмылялись.
В 1962-м Эльза написала Лиле, что художник Абидин поведал ей: он переходил пешеходный мост напротив Академии и увидел на мостовой портрет Лили Брик, как будто сошедшей с лефовской обложки «Про это», а вокруг стихи Маяковского по-русски и по-французски. Услышав эту историю, Вознесенский разразился стихотворением:
Лили Брик на мосту лежит,
Под подошвами, под резинами,
как монетка, зрачок блестит!
как игральная карта в раме,
Каково Вам, поэт с любимой?!
Это надо ж — рвануть судьбой,
отпечататься в мостовой!..
Когда Вознесенского травили, Лиля снова его поддерживала. От волнения за мужа Зоя Богуславская тогда на два месяца потеряла зрение. Причем почувствовала, что ослепла, дома у Лили (кстати, говорят, после попытки отравиться из-за Пудовкина Лиля тоже на какое-то время стала незрячей), но постаралась не подать виду, чтобы не пугать стариков.
Не так давно Зоя Борисовна призналась, что Лиля приняла ее не сразу: «Я была не та женщина, которую Лиля Брик предполагала рядом с Андреем Андреевичем, таким принцем-мальчиком, который читал ей стихи. Вокруг него было очень много женщин до меня, чего я никогда не скрываю, с очень крупными именами, то есть очень известные… Это было как-то понятно — поклонницы и он. И вдруг приходит взрослая женщина с ребенком. А потом, как это получилось, я не знаю, она стала очень меня любить, больше, чем Андрея: Андрея как поэта, а меня просто как существо. Поэтому она очень заботилась. И если я не приходила долго (мы жили на соседней даче) или с Андреем, или одна, то она звонила и говорила, что типично для Лили: “Зоенька, я вас чем-нибудь обидела?” Такая была форма напоминания»