.
Анатолий Валюженич приводит и пугающее признание Арагона, пережившего Эльзу на 12 лет: «Я не тот, кем вы хотите меня представить. Я исковеркал свою жизнь, и всё». Про покойную жену и любимую музу он скажет, что она «кардинально развернула его творчество: из бунтаря и сюрреалиста превратила его в уравновешенного писателя и коммуниста»[589].
Документы из открытых в 1990-е годы архивов французской тайной полиции подтвердили, что Эльза Триоле, по выражению парижского собкора «Известий», «поддерживала тесные контакты с советским посольством», что объясняется ее происхождением и политическими симпатиями. В 1920 году она, по всей видимости, состояла в ЧК, по поручению которой следила за литературными кругами[590].
Но даже если и так, Эльза успела сделать много такого, что отчасти искупило ее молчаливое согласие с государством-убийцей. Она уходила грустно, но достойно, смело глядя в свое отражение в зеркале. Ведь мало кто отважится под конец жизни сказать о себе: «Я дрянь».
В последнем романе Триоле «Соловей замолкает на заре» хозяйку дома находят умершей в кресле. Так произошло и с самой Эльзой. В последние годы она много волновалась — из-за Лилиной травли, из-за того, что с неожиданной невыносимостью поняла, куда ведут все эти чистые идеи, за которые они с мужем так яростно ратовали.
Похороны писательницы, лауреата Гонкуровской премии, взяла на себя Французская компартия. Примчалась под руку с Катаняном Лиля, явилось много знакомых, коллег, писателей, пришел советский посол. На похоронах играл Мстислав Ростропович. А когда многотысячная толпа французов проводила в последний путь Арагона, он упокоился рядом с Эльзой, под старым ясенем, в окрестностях дома-мельницы, где они жили, работали и принимали гостей.
Лиля скончалась восьмью годами позже. Рано утром, на Кутузовском, она упала с кровати, с совсем маленькой высоты, и сломала шейку бедра. Ее перевезли в Переделкино; уход был прекрасный, души не чаявший в ней Катанян всё время находился рядом, но Лиля тускнела, угасала — ей не хотелось лежать бездвижно, быть обузой.
Елена Щапова в своих мемуарах пишет, как Лиля еще до травмы восторгалась какой-то старушкой, которая сломала шейку бедра и выбросилась из-за этого в окно. Она, типичное дитя декаданса, находила в суициде эстетику. Муж племянницы Катаняна вспоминал, как Лиля Юрьевна при гостях заявила, что у Маяковского была «складка самоубийцы» — глубокая поперечная межбровная борозда. «Сейчас же присутствующие при этой беседе родственники стали сдвигать брови и смотреть на себя в зеркало. У всех оказалось две складки. Тогда Брик сказала: “Складка самоубийцы есть и у меня”. И продемонстрировала это наглядно»