Волга — мать всех рек, Дон — отец родной. Волга открывала казакам пути в верхние богатые города: Самару, Саратов, Симбирск, Нижний Новгород, а там, по Оке-матушке и до златоглавой подать. По Волге можно выйти в Хвалынское море через Царицын и Астрахань, а там и пощупать богатых кизилбашей, взять большой ясырь…
Значит, старец? Смерть его на мне и отчёт за деяния мои держать мне перед Богом, а не перед псами из Земского приказа.
* * *
Палач взялся с одного конца, двое помощников, крякнув, подхватили бревно с другого и понесли вместе со мной к огню.
— В гостях у сатаны — и жаровня с углями, и черти пляшут! — я показал дьякам зубы.
Моя борода затрещала, запахло паленым мясом. Я глубоко втянул запах моё тело горело. Из прокушенной нижней губы потекла горячая кровь.
— У-у-уууу, — пронёсся по подвалу стон.
Со мной ли это происходит? Господи, помоги! Пламя вспыхнуло внутри меня и разметало тело на части.
— Ну, упрям! — тихо прошептал палач.
Глаза его молодцов стали круглыми от ужаса.
— Говори! — кричит дьяк далёким и… тихим голосом.
И снова по подвалу крик и стон. Мои ли? Я пытаюсь зацепиться за что-нибудь взглядом. Лица кружатся — чёрное лицо палача, бледные глаза его помощников, зелёные — дьяка. У дьяка рыжие сросшиеся брови, длинный, с красными прожилками нос выдаёт любителя медовухи. Взгляд мой срывается вниз к пылающим углям и невыносимому жару. Угли похожи на богатую россыпь крупных венисов или… Или это кровь — я так щедро вскормил землю кровью. Не я один — нашу кровь тоже не щадили. Или жизнь, или смерть — ничего другого не дано!
В углу подвала забился в истерике брательник Фрол:
— Брат, брат! Скажи им, покайся! Брат! Брат! Брат!!!
Слаб братишка мой младший, слаб — не в меня, ни в Ивана, ни в батю… Батька — он бы понял меня. Батька, помоги…
— Брат!!!
— Молчи!!! — что было силы заорал я, чтобы только заглушить эту боль, которая разрывала моё тело. — Молчи!!!
— Загубим мы его, — не выдержал второй, гнусавый дьяк.
— Уберите его! — приказал зеленоглазый дьяк-сатана.
Бревно качнулось, жар опалил брови и усы. Я плотно сжал веки — в глазах бушевал и крутился водоворот пламени и я увидел… Я увидел того старца из Нижнего Новгорода.
* * *
Наш лагерь стоял на высоком, крутом берегу Волги — отсюда река и волжская степь просматривались во всех направлениях. Мы подняли вал, проделали в нём бойницы — настоящая крепость, как в Паншином городке. Такую просто не возьмёшь — зубы сломаешь! Готовились ждать — скоро должны были пойти торговые караваны с севера на Астрахань. Там и хлеб, и военные припасы, и казна для выплаты служивым стрельцам, для работников на учугах и соляных промыслах. Пойдёт богатый патриарший насад, будет что пошарпать… Вот только отряд мой — вроде две тысячи человек, а толку мало. Боевых, обученных казаков немного, ещё меньше беглых стрельцов — в основном голутвенные из недавних беглецов от бояр и монастырей. Их надо обучать ратному делу, показать, что у бояр и монастырских людей кровь того же цвета, что и у них. Черкашенин и Фрол готовили, учили беглых ратному делу. Смутное мы затеяли. Крестник дал отписку в Москву и астраханский воевода Иван Александрович Хилков уже рыскал по Волге, искал со мной встречи. Царицынский воевода Унковский грозился выслать меня обратно на Дон. В общем — ждали меня, искали, готовились к встрече. И я готовился — наши люди были везде и доносили о воеводских розысках. Я зубоскалил с казаками: