— Что ж ты, молодец, чужую жёнку опозорил? Или по согласию было?
Казак ухмыльнулся:
— А пёс его знает, батька-атаман, пьян был, не ведаю.
— Он ко мне в дом силой ввалился, когда меня не было, — подал голос горожанин.
— Так ли было?! — спросил я, нахмурившись.
Казак пожал плечами:
— Я ведь сказал — пьян был, не ведаю.
Он подмигнул мне.
— Худо, что не ведаешь — обидел, унизил человека, который верит нам, верит в казачью справедливость. Ведь обещали не трогать простых людей! Они такие же, как и мы — на обед батоги, на ужин — ослопья. С утра до вечера спину гнут на бояр-батюшек, да на монахов с патриархом.
— Каюсь, батько, больше не буду! — молодец повёл плечами и с улыбкой оглядел казачий круг.
— Хорошая у вас справедливость, — бросил горожанин. — А мне сказали, Степан Тимофеевич, что ты за народ стоишь?!
Казак снял с папахи диадему.
— Эй, астраханец, лови! — он кинул её горожанину. — В расчёте?
Золотой обруч, украшенный каменьями, упал к ногам горожанина. Тот не стал его поднимать, плюнул рядом с обручем в пыль и хотел идти прочь, но я его задержал.
— Так что делать с тобой, молодец? — ласково спросил я казака. — Кто прав — ты или астраханец?
— Гони ты его, батька, я же обещаю больше не пить! — рассмеялся молодец. — Нет, вру — пить буду, но в пьянстве озорничать не стану.
— Хорошо, — кивнул я головой. — Я велю тебя напоить. Приговор таков, — я оглядел молча ожидавший круг, — в воду — напоите казачка!
— Атаман?! — выкрикнул молодец, когда ему начали скручивать руки и отобрали саблю и пистоль. — Ты променял казака на голодранца?! Жёнку стало жалко?
— Прости казака, — попросил Черноярец.
— Уйди! — угрюмо ответил я.
— Батька! Атаман! Пощади! — орал казак, которого тащили к берегу. — Я с тобой в Исфагань ходил, плавал с тобой по Хвалынскому морю! Атаман!
Казака посадили в струг.
— Прости казака! — вновь вступился Черноярец. — То лихой казак — Хвёдор Запорожец.
— Сам ведь тешишься с басурманской княжной, — закричал со струга казак, — а другим не даёшь!
Ему сыпали в рубаху камни и связывали за спиной руки.
— Значит, у тебя своя правда?! Тебе можно, а другим нет?! Других в воду сажаешь?!
Струг отошёл от берега.
— Значит, тебе можно с басурманкой? — не унимался казак.
— Правду говорит, — пробормотал Черноярец.
— Замолчи! — я толкнул есаула в грудь.
Иван упал.
— Правда колит в глаза, атаман?! — Черноярец вскочил на ноги.
— Уйди, Иван — доведёшь до греха!
Черноярец отошёл в сторону, злобно косясь на меня.
— Атаман! Батька! — кричал связанный казак.
Струг выплыл на середину реки.
— Атаман! Степан Тимо… — послышался всплеск, и крик замер.