Ответа не было.
— Как бы нас не пронесло, — озабоченно продолжал Барский. — Тут дальше задевы. Можно изодрать невод.
Тоня была им хорошо знакома, но в темноте даже с опытными промышленниками случаются несчастья. В качестве самого знающего промышленника Барский чувствовал на себе ответственность за благополучие невода перед всей среднерецкой компанией, которая сидела в городе и голодала в ожидании рыбы.
— Отчего Андрей не кричит? — продолжал беспокоиться Барский. — Пора пригребать!
— Пригребай! — внезапно долетел крик из темноты.
Барский вздрогнул и быстро обернулся на голос. Течение незаметно повернуло лодку кормою вперед, и он рассчитывал услышать окрик совсем с другой стороны. Одним сильным движением правого весла он заставил лодку описать полуоборот и принялся подтягивать невод к берегу, налегая изо всех сил на весельные дужки и закидывая лопасти как можно дальше вперед.
Через несколько минут они уже копошились у берега, по колено в воде, торопливо выбирая в лодку речное крыло и в то же время быстро отводя ее вперед до линия приплеска. Фигура бережничего тоже обрисовалась сзади. Он собирал свое крыло, нагибаясь к реке так низко, как будто ему хотелось хлебнуть холодной воды. Расстояние между обоими крыльями становилось все менее и менее.
— На берег, на берег! — озабоченно говорил Барский, передавая товарищу оба конца тетив. — Хрептовский, на берег!
Он с силой вытолкнул лодку носом на песок и, взяв со своего сиденья короткую деревянную колотушку, вошел в прибор невода.
— Рыба ходит! — заговорил он возбужденно, подражая туземным промышленникам и чувствуя, как тупые рыбьи носы толкаются в воде об его ноги. — Нельма, нельма ходит!
Он придавил ногой нижнюю тетиву, а колотушкой нащупал и приподнял верхнюю, для того, чтобы какая-нибудь проворная щука не могла переброситься через нее в вольную воду.
— Много рыбы! — сказал Гуревич, чувствуя подергивание и судорожное трепетание веревок в своих руках.
— Тащи, тащи! — азартно кричал Барский. — Волоки!
Улов вместе с неводом очутился на песке. Промышленники открыли невод и вытряхнули добычу на песок. На песке немедленно поднялась невообразимая возня. Серебристые максуны, тускло поблескивавшие в темноте, подпрыгивали так высоко, как будто они были сделаны из резины; скользкие налимы ползали, извиваясь во все стороны и постоянно подвертываясь под ноги; толстые нельмы, напротив, лежали смирно и неподвижно, как обрубки дерева. Барский торопливо переходил от рыбы к рыбе и ощупью укрощал ее ударами палки по голове.
Теперь нужно было убирать невод. Вместе с рыбой в него набралась целая куча мягкого ледяного сала, быстро примерзавшего к тонким ячеям на обнаженном песке. Но хуже всего была сельдятка. Она набивалась в крыльях невода целыми сотнями, туго протискиваясь в каждую нитяную ячею. Ее нужно было всю выдергать и набросать в кучу на берегу. Эта рыба была самая трудная. Плавники седьдятки застревали в ячеях, небольшое вальковатое тело поминутно выскальзывало из рук, нить ячеи при каждом неловком движении больно резала пальцы, мелькая, сельдяжья чешуя прилипала к ладоням, противная рыбья слизь застывала на коже и больно щипала тело.