Рики облегченно вздохнул, когда, удаляясь, затопали сапоги стражников. «Не меньше дюжины», — отметил он. С их же слов, это лишь малая часть из объявившихся по его голову. К такому повороту событий он не был готов. Что теперь прикажете делать, госпожа удача?
Фибус обещал опасное, но не представляющее трудностей дело, за что щедро платил. Но как же так получилось, что небольшое количество стражников, которые отвечали за доставку осужденного на место казни, вдруг увеличилось до нескольких сотен? Меньшее количество попросту не сумеет полноценно блокировать район.
Подставили… Но зачем? Разве будет Выворотень рисковать репутацией? Да после такого к нему не наймется ни один приличный делец. Народная молва быстро подхватывает и разносит худое.
А может, он не знал, что посылает Рики на верную смерть? Грех разбрасываться ценными кадрами и лишаться выгоды, которую исправно приносил Фрид и подобные ему люди.
Впрочем, лучше об этом подумать позже, а сейчас надо бы озаботиться насущными проблемами и обмозговать план отступления.
Вряд ли стража снимет блокаду в ближайшее время. Воды с собой — одна походная фляга, да пузырек тонизирующего зелья, а значит, он не протянет и трех дней. Под конец срока, когда воины устанут ждать и немного расслабятся, из него все равно получится прекрасно выжатый лимон, а не боец, готовый оказать сопротивление. К тому же, человек в балахоне очнется раньше, да и изможден он пытками в удушливой камере. Груз, а не полноценная подмога.
Быть может, разбудить и объясниться, пока в переулке никого нет? В Сар-городе Фрид бывал наездами, и потому мог банально упустить из виду то, что коренному городскому жителю кажется чем-то само собой разумеющимся. Выворотень не вдавался в подробности, когда рассказывал о предстоящем деле, но складывалось у Рики впечатление, что для укутанного в черную шерсть человека город является родным.
Он привык доверять интуиции. Да и выбора более не оставалось.
В любом случае, вдвоем думаться будет легче. Может сумеет подкинуть стоящую идею…
Прильнув к щели меж штакетин, внимательно осмотрел улицу, вслушался — никого и ничего, лишь потрескивает тихонько камень на солнце. Обернулся к приговоренному, нащупал голову и стянул капюшон. В полутьме прошитой тонкими пыльными лучами, которые только затрудняли восприятие, приходилось действовать наощупь. Нашарил в суме склянку с противоядием. Откупорил и, зажав бедняге рот, поднес едко пахнущую жижу к его носу.
Человек слабо шевельнулся раз, другой. Забился судорожно — наверное, думал, что заживо похоронили, когда открыл глаза и увидел лишь тьму, а потом ощутил сырую прохладу.