Колотить от этого зрелища меня стало ещё больше. А между тем нам надо было быстро уходить отсюда: ведь всего в нескольких шагах остался второй противник, и удивительно, что он ещё не заглянул поинтересоваться, что за шум тут был, а Германа всё нет. Мысли мои были кристально ясны, но организму на это было совершенно наплевать. Слушаться он не хотел, и баста. Я пытался сказать Марии, чтобы брала детей и уходила, но не смог открыть рта. Причем с чего такой отходняк - непонятно. Ну, стресс. Ну, испугался. Ну, убил этого мудака. Понятно, что такое даром не проходит в первый раз, слышал. Но не до такой же степени! К тому же в мыслях у меня никаких рефлексий не было. Ни по факту убийства, ни по тому, как я это сделал... хотя нет. Если представить себя кромсающим человека тесаком на фрагменты, то да, становится неприятно. Но и только. Подкатывало бешенство, что я, как парализованный тушканчик, никак не могу совладать со своим собственным телом и сейчас просто подходи и жри меня тёпленького. И никто никуда не уходит, блин. Хотя тут не уходить - тут бежать надо!
Мария, заметив моё состояние, вдруг опустилась рядом со мной и, наклонившись, поцеловала. По-настоящему, по-взаправдашнему. Так, как меня уже... вобщем, давненько меня так никто не целовал. Кроме одной профессионалки, лет пятнадцать назад, когда мы отмечали диссер Мишани и там, уже изрядно подшофе, в курящей компании возле ресторанных туалетов, я познал что такое есть настоящий, крупнокалиберный, бронебойный поцелуй, попадающий под башню. Но сам поцелуй - он что? Сам поцелуй - тьфу, губы да язык. Как ни верти ты языком во рту, как ни засасывай язык партнёра, как ни вытягивай губки, это не переведёт поцелуй в разряд тех, что могут быть измерены лишь в тротиловом эквиваленте. Но вот дыхание... Вы слышали? Дыхание уже не имеет функции снабжения лёгких кислородом, нет, это призыв, принесённый ночным ветром, это слова желания на пробудившемся из самых генетических глубин языке, самая его суть, это истинная речь, которая только и понятна в эти мгновения. Вдох - да. Выдох, превращающийся в стон. Стон, истекающий нетерпением. Рука - под волосами на затылке: не отпущу. Пальцами по щеке: трогаю, обозначаю, моё. Изгиб шеи - беззащитность, покорность. Запах - сколько в нём? - волосы, кожа, руки... вот это ещё парфюм, а вот это уже самка... Ладонь на тонкую спину: ближе, ещё ближе, теснее. Самка. Принадлежность. В моей территории. Моё. Груди под слоем шёлка - пока. Красное - в сторону. Сакральная жертва и окончательное признание права владения... Ускользают, удаляются. За ними. Губы твердеют. Холодно. Нет дыхания. Колотится, как сумашедшее, сердце, бьётся жаром в виски, но нет резонанса, нет ответа. Я тянусь вслед, пытаясь вернуть своё, почти догоняю, но - нет. Рёв водопадов адреналина стихает, и водоворот тестостерона превращается в воронку в унитазе. Открыв глаза, я обнаружил себя стоящим и тянущим вовсе не дрожащие шкодливые ручонки куда не следует. Во всяком случае, куда пока не следует в моём возрасте. Мария внимательно смотрела на меня. Вполне так профессионально смотрела. В смысле, как врач. Типа помог уже укол, или дозу следует увеличить. Вот ведьма.