На аэродроме вырос новый ангар, больше всех предыдущих. Он был предусмотрен для шестимоторного «Гиганта» — большой, неуклюжей машины, в которую свободно могли заехать несколько грузовиков. Продолжительность жизни «Гиганта» была далеко не гигантской, так как эти самолеты были легко уязвимы для истребителей. Когда ангары были готовы, самих «Гигантов» уже не было. Их обломки ржавели на поле боя. Для бетонной фирмы этот ангар был последней работой в Риге.
По субботам я ездил в Саласпилс, сопровождал больных в больницу и получал скудный паек медикаментов. Неофициально вез письма и вести в Саласпилс и оттуда в Спилве. Во время этих «визитов» в Саласпилс я познакомился и подружился с зубным врачом Шлотовером из Вены, пятидесятилетним мужчиной в очках. Жил он под сенью смерти, так как был одним из немногих, еще оставшихся в живых евреев. Его, очевидно, приберегли, пока господа из комендатуры подлечат зубы.
Последняя встреча с Шлотовером была грустной. Когда в июле 1944 года нас собирались отправить в Германию, я еще раз зашел к нему. В маленьком, сумрачном «кабинете» он сидел в своем зубоврачебном кресле, и мы смотрели на сосны за лагерным забором, освещенные ярким летним солнцем.
— Вы поедете в Германию, на мою родину, а я останусь здесь, — сказал он. Так и случилось. Мы уехали в Германию, а зубной врач остался в Саласпилсе и домой никогда больше не вернулся. Отступая, немцы расстреляли его, — возможно, что своему убийце;он лечил зубы.
Еще в начале этого рассказа я говорил, что в тюрьме, где обычно люди лишены свободы выбора, многое определяет случай. Последние месяцы в Спилве, когда я ходил с повязкой санитара, для меня были как бы отдыхом после трех лет заключения, и, может быть, поэтому мне удалось перенести голод и истязания в Германии. Многие другие — ростом даже настоящие великаны, — но измученные на тяжелых работах в Саласпилсе, домой так и не вернулись.
Однажды обстоятельства сложились благоприятно и для меня — я должен был встретиться с родными. Я знал, что завтра по Болдерайскому шоссе будет прогуливаться мой младший брат. На четырнадцатом году жизни он лишился отца, расстался с братом и стал главой семьи. Сколько он бегал, спекулировал, менял, чтобы в дозволенных и недозволенных посылках я мог найти сигарету, пачку маргарина. Но в то утро нас на работу не пустили. Быстро велели залезть в машины и повезли назад в Саласпилс. Мне не повезло. На шоссе так рано брата еще не было. И я его больше никогда не увидел. Он бесследно исчез в бурях войны.
Ехали мимо Спилве, где высились построенные нами ангары и тянулись широкие бетонированные полосы. Тогда меня брала злость, что все это мы были вынуждены построить для немцев. Но, когда месяца четыре-пять спустя немцы сами все взорвали, мне стало жалко, что наш труд уничтожен. Да, война никогда ничего не созидает, война лишь разрушает.