Затем, подвывая электромоторами, прибыл скоростной лифт, и дядя Миша, пожав руку Отцу и потрепав по плечу меня, шагнул к дверям, увлекая Риту за собой. Настал самый тяжелый момент, но мне помог пережить его охранник, грубо оттолкнувший меня в грудь рукояткой штатной саперной лопатки. Лифт считался режимным объектом и имел экстерриториальный статус. Разумеется, к нему не подпускали стройбанов без пропусков. Я привстал на цыпочки, чтобы в последний раз коснутся взглядом ее макушки, мелькнувшей за плечами дюжих дружинников. Минута, и тяжелые створки автоматических дверей сомкнулись с мелодичным электронным звонком, прозвучавшим для меня тоскливым погребальным звоном.
— Пойдем домой, сынок, — вздохнул Отец, обнимая меня за плечи. — Не расстраивайся ты так. Как обустроятся, пошлют о себе весточку…
И Рита, и Михаил Электронович обещали это нам. И наверняка сдержали бы слово. Если бы было, куда писать. Но писать им стало решительно некуда. Почему? Начальству не пришлось убеждать стройбанов разбирать громоздкие металлоемкие установки ПОЛЫНЬ на лом для последующей перепродажи чайникам. ПОЛЫНИ себя сами разобрали. Буквально через пару дней после тягостной сцены расставания у лифта, в цехах прогремел чудовищный взрыв. Такой запредельной силы, что, как я читал много позже в каком-то околонаучном журнале, зашкалило сейсмографы, установленные в лабораториях далекого Западного крыла, а, на самом верху, в элитных апартаментах Пентхауса, полы с потолками ходили ходуном, а со стен сыпались картины и плоские телевизоры. В эпицентре все было куда страшнее. Цеха сложились, как карточный домик, похоронив взорвавшиеся установки и персонал, работавший в ночную смену. Отца не стало, он не вернулся домой. Ему не довелось махать метлой в коридорах, как он опасался, ожидая сокращения. Он навсегда под завалами. Его тела так и не нашли. Никто особо и не искал. Ядовитый дым, клубившийся над руинами, оказался смертельно опасным, всего одного вздоха было достаточно, чтобы превратить жильца в нежильца. Уцелевших при аварии срочно эвакуировали. Нас вывезли в казармы, где и без того было душно и тесно. Для меня началась новая жизнь. Невеселая и очень нелегкая. Отчего я не последовал за Ритой, раз уж никто и ничто больше не держало меня в Красноблоке? Ответ простой: Я физически не мог позволить себе этого. Путь наверх, к квартирам Западного крыла, преграждал ЕвроПериметр, непроницаемая переборка, построенная западниками по последнему слову науки и техники после того, как мы, стройбаны, в порядке борьбы с пережитками красноблочного Домостроя, сами разрушили свой ССанКордон. Старую, но все еще надежную внутридомовую стену, сложенную в эпоху Холодной возни, чтобы, как твердили соглядатаи из Идеологической ячейки, не дать милитаристам Пентхауса выморозить нас путем отключения батарей отопления, будто каких-то тараканов. И, чтобы уберечь от тлетворных веяний, соглядатаи из Санитарно-гигиенической ячейки Комитета частенько озвучивали и этот повод. Дескать, процессы морального разложения за стеной зашли слишком далеко, и тамошним обитателям уже не помочь, а нам их гнилостные бактерии ни к чему. Пускай себе разлагаются, учили политинформаторы, наш долг — строить новые этажи. И мы строили, не задавая лишних вопросов.