Позже, когда мы сдружились, и он разоткровенничался, выяснилось: все его поразительные навыки, пришедшиеся нам весьма кстати — родом из Красноблока. Как и арафатки. Их, оказывается, произвели по заказу наших агрессивных военруков. Отсюда — и восхитительное качество…
— Конечно, когда какая-нибудь ваша мастерская КРАСНАЯ ТЕКСТИЛЬЩИЦА имени Фридриха Эндшпиля шлепала ширпотреб вроде носков для внутреннего потребления, они расползались после первой же стирки. Но, когда агрессивные военруки размещали там же оборонный заказ, с качеством все обстояло как надо…
— Кому надо?! — слегка ошалев, спросил я.
— Мученикам пролетарского Джихада, — тихо пояснил Мулла. — Их еще звали мюридами. Должны же они были что-то носить? Какой мюрид — без арафатки, а? Что им, было, голышом бессмертные подвиги совершать? Так они же не бесстыдные феминистки из поп-группы Pussy Riot, чтобы сверкать ягодицами на публике…
— Наши агрессивные военруки обмундировывали мучеников Джихада?! — не поверил я.
— Пролетарского Джихада, — поправил меня Мулла. — Поверь, я знаю, о чем говорю. Ведь я и сам — военрук второго ранга, специальную подготовку у вас прошел, — чуть покраснев от смущения, добавил Мулла. Едва не выпустив из рук пиалу с зеленым чаем, я расплескал половину ее содержимого себе на колени.
— Вижу, ты удивлен, мой друг? — усмехнулся Мулла, протягивая мне хлопчатобумажную салфетку. — Скажи, ты знаешь, что кроется за словом мюрид?
— Не совсем, — я решил уклониться от прямого ответа, хотя кое-какие мысли у меня имелись. Но, как говорят — Восток — дело тонкое. Неприсоединившихся этажей это касается в первую очередь. Они лежат в самой восточной части Дома. И переборки здесь порой такие тонкие, что только громко чихни.
— Быть может, тебе, Гена-ага, больше знакомо понятие хашишин? Так мюридов прозвали кафиры из Западного крыла, нагрянувшие к нам на этаж по пожарным лестницам, чтобы защитить какой-то воображаемый гроб, замурованный в одну из стен Обетованной квартиры. Наши жильцы сразу поняли, разговоры про Спасателя — лишь предлог, чтобы оправдать бесчинства и грабежи. Даже с виду кафиры были — натуральные скины, кресты, велосипедные цепи, кастеты…
— Скины хотели обидеть обетованцев?! — всполошился я, тотчас подумав о Рите. С тех пор, как Полковник открыл мне глаза на ее национальность, я стал весьма болезненно воспринимать любые попытки наехать на этих многострадальных жильцов.
— От скинов досталось и обетованцам, и арафатникам, — заверил меня Мулла. — В ту пору они мирно уживались под одной крышей, и еще сильнее сплотились, когда кафиры свалились им прямо на головы. Это было естественно, ведь скины одинаково презирали и первых, и вторых. Страшно рассказывать, что они творили у нас в отсеках, науськиваемые своими свирепыми вожаками, ухитрившимися внушить остальным кафирам, будто именно обетованцы замучили Спасателя, который принес себя в жертву ради искупления наших безнадежных долгов за уже израсходованный воздух. Вот из-за кого у нас в Западном крыле нечем дышать! — орали они, тыча пальцами в обетованцев. Что потом началось, не опишешь в словах. Особенно, когда прошел слух, будто обетованцы спрятали Грааль Спасателя под одним из висевших на стене ковров…