Костян местами грустил, местами веселился, потом ушел к барной стойке и вернулся с официантом с полным подносом Б-52 и двумя девушками, которых с удовольствием втиснули за стол. Одна из девушек села рядом со Стасом, и он тут же стал оказывать ей знаки внимания, в основном обновляя в ее бокале ром и колу. Разговаривать было трудновато, как раз запели «Чайфы». Хорошо, что хотя бы успел выяснить, что звать Кариной. Карина-а-а, Яна-а.
…Стас понимал Костяна, решившего уехать не столько из страны, сколько из кочевой, необустроенной и все более рискованной жизни. С мартовских событий их еще пару раз принимали силовики. С деньгами стало неплохо, но овчинка выделки не стоила совсем. Впереди было еще два проекта, а после этого хотелось бы завязать со скитаниями. Бродила мысль о втором, может быть, юридическом, а может, экономическом образовании. Появлялись какие-то странные предложения. Например, приятель Костяна говорил о том, что в каком-то банке открыт отдел непрофильных активов и туда ищут «энергичных и молодых, чтобы шевелились». И чего бы не попробовать.
«Чайфы» ушли на небольшой перерыв. Можно было, не перекрикивая музыку, поговорить с Кариной. Она заканчивала филфак Педагогического университета и работала переводчиком в турфирме.
Стас тут же пообещал с первых же денег заказать у фирмы тур.
Карина сказала, что будет ждать, но обратила внимание на то, что их фирма специализируется на семейном отдыхе. Линькович посетовал, что не женат. Карина пообещала подобрать кандидатуру. Стас, не теряя времени, спросил у девушки номер и демонстративно достал мобильник. Карина посмотрела на него с уважением: сотовый телефон уже не был атрибутом небывалой крутости, как несколько лет назад, но все-таки еще имелся не у каждого.
Тут Костян произнес еще один сентиментально слезливый тост:
— Мы ведь еще встретимся, на связи.
Все выпили. А на сцену вернулись «Чайфы».
Сегодня солнце зашло за тучи,
сегодня волны бьют так больно… –
пел Шахрин под ликование зала. Захмелевшему Стасу стало вдруг очень хорошо. Он поверил в то, что с Кариной они еще увидятся, и даже не один раз, все будет хорошо, найдется московская работа.
Какая боль, какая боль…
Шахрин сделал маленькую паузу и тихонько сказал: «Россия — Украина». Зал замолчал.
Ну хотя бы два — ноль.
Зал восторженно охнул.
Какая боль, какая боль, Россия — Украина…
Пять — ноль.
Зал яростно выдохнул.
Припев повторили раз десять.
Стас вспомнил, как в марте в этом же зале орали: «Сербия, Сербия», когда Штаты начали бомбить Белград. Тогда казалось, что война рядом, а теперь она была очень далеко. Имелись и более важные задачи.