И бабка, как обычно, требовала, чтобы дети сложили руки и произнесли: «Свет есть во мне».
Блисс сидела и размышляла, почему именно эта сказка пришла ей на ум. Верно, тот человек имел что-то злое и холодное в своем взгляде, как у зверя, а мертвая женщина могла оказаться его матерью. И вовсе нет! Эта сказка такой же вымысел, как и другие сказки бабушки Аники: про девочку — невидимку, про говорящий листок клеэля, про волшебный колодец и про голоса на озере. Просто красивая сказка.
Дверь со скрипом отворилась, и в дом зашла уставшая мать. В руках у нее была старая корзина, накрытая серой тряпкой.
Мать поставила ее на стол. Не успела она присесть с дороги, как в дверь застучали. Барабанили и в окошко. Солнце неумолимо ползло к закату.
— Аника рожает! Скорее, Нарин! — прошептала запыхавшаяся мать Аники.
Мать молча взяла узелок с травами и вышла. Блисс сидела и ждала. Она не трогала корзину и даже не пыталась заглянуть туда. Время ожидания тянулось долго-долго. Видно было уже половину солнца и все вокруг было розоватым, как глаза, вселяющие страх и надежду, ненависть и… любовь.
Внезапно дверь распахнулась, и в избушку вошли люди. Далья, мать Аники, с опухшим красным лицом, отец Аники, сутулый и молчаливый, и почти все село. Блисс затравленно озиралась по сторонам. Матери среди них не было.
Девочку цепко схватили за руку и поволокли на двор. Кто-то монотонно бубнил: «Свет горит в сердцах наших. И разум наш, очищенный от тьмы, созерцает блаженную истину. Я вижу, ибо видит сердце. Я слышу, ибо слышит сердце. Свет очищает душу». Это было похоже на странную игру. Солнце почти село. И лишь тонкая полоска напоминала о том, что когда-то был день. Блисс упиралась, но ее грубо тащили. Кто-то кричал, кто-то истерично смеялся. Неподалеку горели костры и факелы. Блисс волокли, а потом отпустили перед чем — то накрытым одеялом. Мать Аники рыдала, Далья обнимала ее за плечи.
Блисс вздрогнула от неожиданности, когда отдернули покрывало. На рогоже лежала бледная Аника с закрытыми глазами.
— Смотри, проклятый бастард, — кто-то ткнул ее лицом прямо в Анику, — что твоя мамаша с ней сделала!
— Она не смогла бы родить и медленно и мучительно умирала! Я говорила, что ей нельзя поднимать тяжелое! Говорила! — надрывно крикнула Нарин с веревкой на шее, конец которой был привязан к оси телеги. Ноги у Нарин были связаны. Руки тоже.
— Где та трава, что ты дала моей дочери, Нарин! Я дам ее твоему бастарду! — мать Аники орала и билась на руках у Дальи. Отец Аники стоял в стороне и прикрывал лицо руками, — Отвечай! Ведьма!