В тот вечер Дэвид долго просидел в кабинете. Было шестнадцатое сентября, и зной, столь благоприятный для распространения чумы, к осени стал только хуже. Пастор вернулся от смертного одра отца, обуреваемый теми же чувствами, что наполняли его, когда он впервые перешел порог своего нового жилища. Государственная смута мало трогала его, ему было не так важно, главенствует Церковь или Король, потому что он по-прежнему не понимал, на чьей стороне правда. Ему мучительно хотелось мира и возвращения к своим прямым обязанностям: забота о Вудили грузом лежала у него на сердце. Злодеяния, против которых восставала его душа, виделись не только ужасными, но и вызывающими сочувствие — ему выпало противостоять жестокому соблазну Сатаны, не забывая о жалости к поддавшимся этому соблазну. Его переполняла любовь к ближним, и с этим новым добрым чувством пришла надежда. Он не мог проиграть битву, ибо Бог не бросит в беде малых и сирых.
Не забыл ли он в своем крестовом походе, что был еще и священником? Тут взгляд Дэвида остановился на книгах, к которым ему почти не удалось прикоснуться в летнюю пору. Что же стало с великим трудом Семпилла об Исайе? Он открыл свои записи и на какое-то время погрузился в счастливое чтение… День выдался длинный, жара измотала — Дэвид принялся клевать носом, затем уткнулся лицом в руку и провалился в сон.
Он проснулся от шума под окном. Дом пастора стоял в дальнем южном конце церковного двора, за киркой, и ближайшее жилье, хижина звонаря Робба, находилось на расстоянии полета выпущенной из лука стрелы. На западе лежал кустистый косогор Оленьего холма, на востоке — речная пойма и холм Виндивэйз, на юге — необработанные луга с дорогой, уводящей в Лес. Как любила говаривать Изобел, жили они на отшибе, и мало кто заходил сюда ночью, даже бредущие по большаку странники не приближались к ним и на полмили.
Окно кабинета выходило в сад, и Дэвиду послышалось, будто кто-то тихонько стучится в заднюю дверь. Пастор, в полудреме, взял свечу и спустился по лестнице. Изобел ничего не слышала — из шкафа-кровати за кухонькой раздавался негромкий храп… В дверь опять постучали, гораздо настойчивее. Дэвид с опаской отпер, пытаясь убедить себя, что кто-то в приходе при смерти, поэтому послали за ним.
Луны не было видно, землю покрывал густой осенний туман, и из него, как корабли над водой, поднимались огромные фигуры — всадники, понял Дэвид. Один из них, сидя на коне, вел остальных лошадей на поводу, второй, спешившись, поддерживал третьего, вероятно, падавшего от усталости.