Близость солдата, поселившегося в Кроссбаскете, придала Дэвиду сил. Но поначалу они почти не виделись, резонно полагая, что, прежде чем показываться вместе на людях, надо новичку дать обосноваться, иначе все сразу заподозрят, что они были знакомы и раньше. Марк Риддел постоянно был в разъездах, и чаще всего священник замечал его на Рудской дороге — обычно уже в сумерках. Дэвиду нравилось думать, что сосед едет из Калидона: это будто приближало его к Катрин. Но сам он девушку не навещал. Листья опали, в Раю стало нечего делать, а пойти к ней домой, не развязав узел своих трудностей, он не мог.
Пастора тревожила мысль о приближающемся Дне всех святых. Он был твердо намерен продолжать дело против Чейсхоупа и его шабаша, невзирая на опасность встречного обвинения, и даже был готов опять лично идти в Лес. Но его главный союзник, Риверсло, ежедневно бражничал в деревне, а когда Дэвид искал с ним встречи в таверне, отмалчивался и пьяно хохотал. Как-то утром пастор застал его, почти трезвого, в холмах.
— Отгулял я, — мрачно сообщил фермер. — Браните меня распоследними словами, сэр, но все одно ваши упреки не станут горше тех, что у меня самого на душе. Но об эту пору у меня завсегда так, сам от чернющего стыда сгораю, но обуздать слабости тела не в силах: напиваюсь до свинского визгу в компании людей, коих я, покуда трезв, и сам бы обходил стороной. Я ничем не лучше скота. Однако в эти худые дни удалось мне кое-что выведать. В Лес на праздник никто не пойдет. Опосля Ламмаса о нем и помышлять никто не желает, посему свое колдовство творить они станут прям тута, в деревне.
— Но здесь и укрыться негде… — начал Дэвид.
— Оно мне ведомо, но они могут пойти иным путем. Нынче ночью прибуду я в деревню — не надобно, не страшитесь, в питейную я боле ни ногой: мне об эле да аскебаше ажно помыслить тошно. Но я буду тута, а вы у себя в дому, а как ночью станет ясно, что да к чему, и действовать почнем. Зуб даю, Чейсхоуп скоренько себя проявит, а случись ему на меня попасть, зараз почует, что я хуже чорта… Вы держитесь настороже, сэр, много кто из местных отдал бы все, токмо бы от вас избавиться.
Пришел последний день октября. Дэвид проснулся и обнаружил, что дождь закончился и промокшие холмы озарены солнцем, столь же ярким, как в апреле. Полдня он был рассеян, напрасно пытаясь сосредоточиться на книгах, а после обеда беспокойная натура погнала его в пустоши. Он пошел по старой тропе к Руду и к трем был у поворота от Клайда, там, где в июле беседовал с Риверсло.
Октябрьские дожди глубоко промочили землю, и когда ближе к вечеру начало холодать, на долины пополз туман. Незаметно стерся горизонт; лысая верхушка Хёрстейнского утеса помутнела, затянутая тучами; дувший с утра ветерок стих, и вокруг повисла призрачная тишина. Дэвид повернул к дому, и не успел он миновать холм у Риверсло, как его накрыло туманом, скорее похожим на полупрозрачное полотно: пастор видел все ярдов на сто, но окружающий мир внезапно приобрел незнакомые очертания — изгородь овчарни превратилась в городскую стену, заросли рябин выглядели как настоящий лес.