Шокировала, коробила ее бесстыдная откровенность, неприличная даже для его мужского уха. Стыда не чувствует, видимо, потому что говорит все это, как и матерится, по-русски. По-эстонски у нее даже язык не повернулся бы, сгорела бы от срама. Он ведь тоже на своем эстонском позволяет себе перед девчатами такое, за что, наверное, в их глазах предстает как бесстыжий хам и циник.
- Мы все рады, что ты искоренил пьянство, воровство. - продолжала Лейда. - Но зачем монастырь устраивать?
- А ты хотела, чтобы - бордель? Прямо здесь, в баньке? - заметил язвительно.
- Думаешь, мне очень приятно в этой вашей грязной баньке? - не приняла его язвительности Лейда. - И мне хотелось бы по-людски, в чистой постельке, как и всем... Но ни с кого ни на минутку глаз не спускаешь. Скажи, зачем? Что тебе, жалко? Мы же ни к кому никаких претензий, замуж не набиваемся, начальству вашему не жалуемся, помалкиваем, от кого. Если вы сами держите языки за зубами, а не так, как Васька, который отслужил той осенью. Бросился уговаривать Элли ехать с ним. А на кой хрен собачий он ей нужен? Сделал - и катись к своим...
Это была правда, но не настолько, чтобы принять ее - голую, бесстыдную, физиологическую, скотскую. Сказал грубо, зло:
- Что, за быков-производителей нас принимаете?
- Зачем ты так, Миша? - смутилась Лейла. - Вам, мужикам, ведь это тоже надо, каждый получает утеху, ни один не отказывается. Если может... - И вдруг вновь взяла свой обычный агрессивный тон. - А не может - что с него возьмешь! Может, и ты, Миша, не можешь? - посмотрела с издевкой. - Как там у вас, импотент? Как евнух в гареме?
- Это мое дело! - ответил, обескураженный.
- Почему твое? - издевалась Лейда. - Не только твое. Покажи, докажи, если можешь, если не импотент...
- Не с тобой же!
- Не со мной, то разве мал выбор? - Она вновь резко изменила агрессивный тон на спокойный, рассудительный, даже доброжелательный: - Не устережешь свой гарем, Миша, как бы ни стерег. Вот Ёзас в бане, ваш черненький - за сараями, Сашка - в камнях на берегу... Не убережешь, не устережешь, как бы ни хотело твое начальство, как бы ни хотел сам... Вы забрали у нас и море, и землю, - и наших мужиков. Все забрали, кроме души. Душу забрать не сможете. А не забрав душу, поздно или рано возвратите и море, и землю... Сами того не желая, оставляете нам будущее. Посмотри, сколько ребятишек в деревне! Подрастут, станут на ноги новые эстонцы - и уже не вы, пришельцы, а они будут хозяевами на этой земле, на этом море, не вы, а они станут вершить свою судьбу, никому не удастся превратить Эстонию в сплошную Нарву. Запомни это, Миша, и попомнишь мое слово... - Она повернулась и, слегка сутулясь, умеренным шагом пошла к деревне...