Е г о р у ш к и н. Можно и про свата Наума. Только он появится не сразу. У него испортился ковер-самолет, отказал мотор… Слушай… Один человек страшно боялся собак…
С а ш е н ь к а. Я не хочу слушать эту сказку. Другую.
Е г о р у ш к и н. В детстве его искусала собака, огромная, страшная. Он был беспризорник, и его травили собаками, думали, он украл булку, в Вологде, на базаре.
С а ш е н ь к а. Это некрасивая сказка. (Отворачивается к стене.)
Е г о р у ш к и н. Да-да, это некрасивая сказка… Очень некрасивая. А потом он вырос и стал довольно храбрым. Но собак все-таки боялся. Однажды он задушил в поле здоровенную собаку и еще кое-кого… Он пришел, рассказывал, настаивал. Писал заявления, жалобы… Ходил по учреждениям, стучал костылем и требовал медали «За отвагу». Страшно всем надоел. Кругом шла война. Каждый из его друзей успел сделать в двадцать раз больше, чем он. А он носился со своей историей по редакциям, писал письма… Ходил в пивную и рассказывал дружкам, что он, именно он задушил собаку. Над ним стали смеяться. Он был посмешищем у людей. Дружки говорили ему: «Брось, парень, война уже кончилась, кому интересна твоя собака». Но он ни о чем другом не говорил. Это был жалкий человек. И о нем не стоило бы рассказывать сказку, если бы… Ты спишь? Вот видишь…
Сашенька спит, тихонько стонет во сне. Стук в дверь.
Кто?
За дверью — В е д е р к и н.
(Закрывает шинелью капкан.) Иди!
Врывается Ведеркин. Веселый, румяный, в реглане, надетом на рваный, обгорелый комбинезон. Стук в дверь разбудил Сашеньку.
С а ш е н ь к а. Грибоедов пришел!
В е д е р к и н. К кому первому с аэродрома? К тебе, честное слово. Агаты нет, с кем поделиться? Не прогонишь?
Е г о р у ш к и н. Супу хочешь?
В е д е р к и н. Какого к черту супу! Таран, клянусь честью, таран на горящем самолете, давай, я с тобой поцелуюсь…
Е г о р у ш к и н. Пьян?
В е д е р к и н. Нет! С Иванчуком парой пролетели, я с ним теперь, он ведущий, я прикрываю. На ишаках — и смех и грех. Навстречу девять «юнкерсов» и семь «мессеров»… Иванчук клюнул одного, тут и его клюнули, он на посадку, я к нему на помощь, меня зажгли. Я на горящем ишаке — прощай, люди! — врезался. Сзади полковник с четверкой идет и по радио мне кричит и по матери меня. «Прыгай! Прыгай!» А я на горящем самолете отрубил хвост винтом «юнкерсу», этот вниз, те назад, а я за зонтик… Только прилетел — иди к телефону, тебя командующий. «Поздравляю вас с третьим орденом Красного Знамени, сукин сын». Так и сказал, а голос дрожит. Я к тебе, Петя, прибежал…
Егорушкин молча жмет руку Ведеркину.