— Расставаться надо весело, — говорила, через силу улыбаясь, Аня, — с надеждой на скорую встречу. Вторник и пятница, в семь часов, у кассы театра, в клубе лесопильного завода. Запомнил? Ну, а чтоб не забывал меня, возьми мой подарок, Алёшенька, платочек с рябинкой, горькой ягодой нашей.
Утром аэродром блестел от луж, рваные тучи то и дело набегали на солнце, и оно показалось Анне уставшим от этой бесконечной борьбы с грозой, с дождями.
На завтрак Степаныч опоздал, а садясь за стол, весело потирая руки, заявил, что через час они уже будут в воздухе.
Аня сходила на узел связи, оставила на имя Андропова радиограмму, в которой сообщала об отлёте в расположение штаба отдельной 7-й армии.
Проводить их пришёл какой-то пожилой лётчик, пожал каждому руку, пошептался в сторонке о чём-то со Степанычем.
Когда садились в кабину, Аня вдруг увидела трусившего к самолету Слесаря, пошарив у себя в карманах, ничего не нашла и, соскочив с крыла, успела пару раз погладить его по грязной голове.
Разместились как прежде: Аня напротив Яковлева, Марийка упёрлась в колени Маунумяки. Последним в кабину втиснулся Жандорак в наглухо застёгнутой куртке, в тёплом кожаном шлеме, серьёзный, неразговорчивый. Он молча подал Маунумяки брезент, помог затолкать его за спину, внимательно посмотрел на Анну, сидевшую рядом.
— Будем лететь вблизи линии фронта! — прокричал Степаныч. — Могут возникнуть неожиданности. Народ вы боевой, как я себе уяснил, и всё же без паники. Алёша, подкинь что-либо весёленькое!
Жандорак помедлил всего секунду, сдвинул высоко на лоб очки, плутовато улыбнулся.
— Инструктор вместе с курсантами занимаются парашютной подготовкой. Сели в самолёт, поднялись, стали прыгать. Над каждым раскрылся парашют, курсанты летят, переговариваются. Один спрашивает: «Братцы, а где наш инструктор?» Вдруг что-то рядом пролетело со свистом, глядь, да это же инструктор! Один курсант вздохнул: «Опять наш-то отчубучил — вместо парашюта вещмешок на спину надел».
Марийка и Яковлев долго хохотали, а Жандорак продолжал:
— Такие дела, уважаемые товарищи пассажиры. Так что если будем падать, выпрыгивайте, не робея, со своими мешками. Вознеслись, Степаныч!
Прилетели перед полуднем. У самолёта как-то наскоро и неловко пожали лётчикам руки, стали осматриваться. На краю полевого аэродрома стояла новенькая полуторка с фанерным самодельным фургоном. Возле неё прохаживался высокий, затянутый «в рюмочку» военный в низко надвинутой на глаза фуражке. Он пошёл к ним навстречу, легко кинул руку к козырьку, негромко пробасил: