Ян Яныч не стал говорить никаких слов. Просто нажал кнопку. Красный пропеллер шевельнулся, завертелся, превратился в размытый круг. Самолет задрожал «каждой жилкой». Побежал к воде, оставляя на твердом песке узорчатый след от маленьких шин. Птица-чибис (если это был чибис) отошла в сторону, но не улетела. «Эвклид» подкатил к самой кромке песка. «Ой! — толкнулось во мне. — А если в воду?!» Но у самой воды самолет приподнялся и стал набирать высоту.
Само собой получилось, что мы встали по стойке смирно. А Шарнирчик даже отдал честь растопыренными пальцами из черного каучука. Или тоже случайно это вышло, или так полагалось…
Через полминуты самолет был уже высоко и далеко, выглядел игрушкой. Вдруг из него в воду один за другим стали падать цветы-одуванчики. Медленно летели к воде и ложились на ее синеву солнечным пунктиром.
— Вот и все, братцы, — негромко выговорил Ян Яныч. Понажимал кнопки, но самолет продолжал улетать. — Обычное дело. Вредничает, как Шарнирчик с недосыпу…
— А чё я сделал! — сразу возмутился тот.
— Ничего. Просто он не слушается пульта так же, как ты.
— А я тебе кто?! Кукла для выставки?!
— Не кукла, не кукла, — утешил его Ян Яныч. — Ладно, ребята, пошли в машину.
— А как же самолет? — сильно затревожился я.
— Да как обычно. Полетает и вернется…
Мы опять расселись в машине.
На обратном пути я вспомнил про букет.
— Ян Яныч, можно остановиться на минутку? Мама о сирени обмирает всей душой.
— И тетя Ага! — подскочил позади меня Чибис. — Она будет таять от радости двое суток…
— Хорошая идея… — согласился Ян Яныч и тормознул на обочине. — Только у меня к вам просьба, люди: не зовите меня больше по имени-отчеству. И обращайтесь на ты. Мы сегодня вместе запустили самолет, это своего рода общее дело… Как-то объединяет души. Значит, уже не чужие люди. А?
— Ладно! — сразу и охотно отозвался Чибис. А я смутился, но тоже бормотнул:
— Да. Ладно…
Соня рассудительно решила:
— Мы тоже будем говорить «ты», но не «Ян», а «дядя Ян», как раньше. Мы же еще не такие большие, как Чибис и Клим…
— Годится, — сказал Ян Яныч. То есть Ян…
Мы с Чибисом наломали два букета. Я положил пахучую охапку себе на колени. Тяжелые гроздья прохладно защекотали кожу. Большинство цветков были еще бутончиками, но некоторые уже распустились. И я увидел цветок с пятью лепестками. Если не четыре, как обычно, а пять, это, говорят, к счастью. Надо сорвать и съесть.
Цветки сирени похожи на рупоры старинных граммофонов, только малюсенькие. Стебельки у них трубчатые. Возьмешь такой губами, втянешь воздух — и язык защекочет холодная тонюсенькая струйка. Я долго всасывал эту струйку, прежде чем проглотил счастье с пятью лепестками…