Пожелание полковника исполнилось, однако по неожиданной причине. Вскоре после Нового года Станкевич получил телеграмму с сообщением о смерти матери.
Январь начался небывалыми холодами. Даже здесь, на юге, выпало много снега и с середины декабря держался мороз в несколько градусов. Станкевич направился через Тифлис в Ростов, там выяснилось, что на Дону все занесено снегом и такие метели, что сообщение с Москвой прервано, нужно ехать через Одессу. До Одессы поезд тащился целые сутки, потом до Москвы через Киев — двое, в результате поездка из крепости заняла пять дней. Он приехал после похорон.
Костя, постаревший, с опухшими от слез красными глазами, встретил его в прихожей. Он бродил по огромной квартире и, всхлипывая, твердил одно и то же:
— Так неожиданно, так неожиданно, самое страшное — что все случилось так неожиданно.
— Мама болела? — спросил Станкевич, стряхивая снег с сапог.
— С некоторых пор жаловалась, что не хватает воздуха, что нечем дышать. Был доктор, говорил, дескать, нервы, ничего особенного… А тут вдруг… Ужасно, ужасно.
— Где вы ее похоронили?
— На Новодевичьем, было уйма народу, я попросил Никитского, чтоб сказал что-то, сам понимаешь, я-то совсем… совсем… потерял голос. — Костя повернулся спиной и зарыдал.
Станкевич отдал шубу лакею, сел в кресло и закурил. Костя долго не мог успокоиться.
— Почему на Новодевичьем? — резко спросил Станкевич и в ту же секунду пожалел о своем тоне. — Это кладбище православное.
Костя отвернулся от окна и, удивленный, ответил:
— А как же иначе? Там похоронены все мои родственники, а твоя мама была человеком, который… ну, она не ходила в костел.
— Но не ходила и в церковь…
— В самом деле, насчет этого я никогда с ней не разговаривал. Знаешь, мне казалось, ей это было безразлично…
— Безразлично… Что именно безразлично?
— Ну… вера, религия… к религии она была совершенно равнодушна, это ее не волновало. — Он прошел, горбясь, по комнате и, повернув голову к Станкевичу, сказал с уверенностью: — Ей было все равно. Я убежден.
Подали завтракать. Костя с трудом сжевал два куска булочки и выпил чашку кофе. Станкевич съел с аппетитом яйца всмятку и добрую порцию ветчины.
— Ты наверняка захочешь поехать на кладбище? — спросил Костя, вытирая салфеткой губы.
— Разумеется. Но не сейчас, позже.
Костя закрыл глаза. У него были длинные, густо присыпанные сединой волосы, гладко зачесанные назад, что подчеркивало неровности черепа. Узкое породистое лицо бледно, точно преждевременно увяло, Хотя ему не было и пятидесяти, в облике сквозило что-то старческое.