Страшно? Да. Тут сам себе не наврешь и не надо вспоминать адреналин в крови и все такое. Мне, сука, было по-настоящему страшно. Пуля, как известно, дура, но мозги вышибает крайне просто.
В темноте проступили машины, а в небе вдруг посветлело. Луна не смогла пробиться через серое непотребство, густо затянувшее бедный Нью-Йорк, но чуть света она нам подарила. Всем троим, чего уж…
Я рванул с места в три прыжка, стараясь выбраться ближе к дальнему ряду авто, надеясь укрыться за ними и пробраться до своей. Судя по звукам со стороны второго — помешает он мне только стрельбой, вряд ли успев раньше меня. Тем более, что раз засада была на выходе, а не у «паккарда», мою машину они не знали. Либо там просто кто-то еще, спокойно дожидающийся лопуха Кроу.
Загрохотало сразу, глаза привыкли у всех и они стреляли мне вслед. Кольт грохотал, стараясь прижать первого, стрелявшего лучше, а «астра» пыталась дотянуться до его напарника. Стрелять на бегу — еще та забава, никому не пожелаешь.
Я не ошибся на насчет машины, не по поводу ждавшего меня у «паккарда». Двигатель рыкнул в самом конце парковки, желтый свет разрезал темноту и помог уже мне. Черный силуэт впереди вскинул руку, но «астра» оказалась первой.
Данг! Данг! Данг!
В моем испанском «маузере», прячась в длинном несъемном магазине, двадцать гладких патронов. Два попали в стрелка-неудачника, в грудь и в голову. Он упал назад, а шляпа отлетела, вместе с целым веером заметных брызг. Я достал ублюдка.
Вот только тот самый первый достал меня. В спину, прошив насквозь, заставив пулю выйти через брюхо. Мать твою!
— Ich habe den Bastard erschossen! — каркнулоиз-заспины.
Это что еще такое?!
— ТötediesesArschloch! Rudi, töte ihn!
Немцы?! Немцы?!! Да какая разница сейчас, Кроу!
Как же больно…
Некоторые любят боль. Это правда, даже среди моих знакомцев с знакомыми есть любители смачно получить по заднице хлыстом, краснеть от воска, капающего на соски и хрипло сопеть после тугого связывания. Но это их дело, да и боль у них… Немного ненастоящая.
Настоящая разрывает тебя тройным рыбацким крючком, прижигает горящим веником по живому и скрипит по кости ржавой пилой. Вот это — настоящая боль, мать её…
Держись, Кроу, держись! Не смей падать, не смей ронять стволы!
«Паккард» я не запер и это меня спасло. Я ввалился в машину, умудрившись попасть ключом и, по-настоящему крича от боли, завел, тут же газанув и выкатываясь вперед. Пришлось падать набок, слыша треск лобового, принявшего сразу несколько выстрелов. Машину вел по кривой, надеясь вписаться в выезд.