И только через долгий миг Жишига сообразил, что сидящий напротив тоже увешан амулетами. Но страшными такими, похожими на черепа мелких зверей, которые он стал перебирать мохнатыми лапами. Из шерсти порой показывались пальцы – грязные, когтистые. Оленеголовый умело перебирал их, но при этом все смотрел на Жишигу. Или за него? Туда, где у дымящего костерка спали спутники вятичского волхва, туда, где еще дальше, на светлом мху, отдыхала чародейка Малфрида. Жишига понимал, что ему следовало бы разбудить их, закричать в голос, однако от ужаса он даже наговоры не мог произнести. Только открывал и закрывал рот, трясся весь, так что его амулеты стучали, как кости. А может, это стучали от страха зубы волхва?
Рогатый дух легко поднялся, стал пятиться, при этом делая Жишиге знак следовать за собой. И привычный к подчинению волхв повиновался, начал подниматься, двинулся за зовущим в белесую муть тумана. Но тут словно ветер подул холодный откуда-то из-за спины рогатого, завитки тумана стали расходиться. Лес показался, донеслось журчание реки по камням. И холодно так стало, как будто и не лето сейчас. Да и какое лето тут может быть? Что тут вообще может быть, кроме ужаса, какой все больше обволакивал душу Жишиги, бредущего шаг за шагом за этим рогатым призраком?
И вдруг, словно прогоняя наваждение, прозвучал громкий и спокойный голос Добрыни:
– Самого слабого выбрал, да? А ты меня попробуй приманить!
Рогатый замешкался. Потом стремительно прыгнул в сторону, однако убежать не смог: брошенная Добрыней палка из костра попала ему по коленям и он оступился, запутался в своем длинном шерстяном одеянии. Пока махал руками, пытаясь устоять, рядом в стремительном прыжке оказался Добрыня. Похожий на большую птицу в своем копытном облачении, он сделал рогатому подсечку, тот рухнул, а посадник тут же оседлал его.
– Ну вот теперь и поговорим, гость незваный!
Он рывком снял с него рогатую оленью личину. И увидел живое лицо – разрисованное татуировкой с множеством линий, но вполне человеческое, скуластое, с темными, расширенными и яростно взирающими на него глазами почти без век. В первый миг Добрыня мог только смотреть, разглядывая зигзаги татуировки, столь частые, что лицо казалось почти синим. Но вдруг почувствовал, как стало рябить в глазах, и догадался, что узоры эти не простые. От них даже голова пошла кругом. А тут еще и тело под ним стало сильно выгибаться, пытаясь высвободиться. Пришлось придавить, навалиться всем весом. И вдруг догадался:
– Да ты, никак, баба!
Пленница резко рванулась, однако не таков был Добрыня, чтобы выпустить добычу. Сдавил сильнее, а она вдруг принялась шипеть по-змеиному, рычать зверем.