– Значит, Сава считает, что я могу доверять тебе? – переспросил Добрыня.
– Мы вместе с ним выбирались из подземелья, когда все вокруг сдвигалось и рушилось. Я ему помог. И через проход этот провел. Отчего же ему не верить? Он даже позаботился обо мне, дав это. – И кромешник взглянул на скрещенные палки, пожал плечами и равнодушно отбросил их.
И они пошли вместе – богатырь и кромешник. Странная пара.
Местность действительно была неузнаваема: там, где раньше стекали потоки водопада, нынче стояла глухая стена, а вместо голого склона, на котором валялись валуны, теперь был провал с темным озером в котловане. Но Мокей шел уверенно, легко перескакивая через нагромождения камней и расселины, поднимаясь по зыбким насыпям на перевалы. Добрыне было даже удобно с таким проводником, молчаливым, легким, сосредоточенным. Но с чего бы он взялся помогать людям? Почуял, что Кощей не смог победить богатыря? Или… Или что? Тут надо бы разобраться.
За каменными завалами начиналась покатая заснеженная пустошь. Даже розоватые лучи солнца сюда не попадали, стало холодно, все время дул сильный ветер. Снег на этой стороне не таял, представляя собой сплошной смерзшийся пласт, по которому можно было только скользить. Они и скользили, легко и ловко, не проваливаясь, отталкиваясь от скал, перелетая через расщелины. Тут тоже значительно потрясло, но все же места можно было узнать. Вон впереди показались стоячие камни, под одним из которых Добрыня добыл шлем, – именно здесь на них напал великан тале.
Неожиданно его странный спутник остановился, словно решил передохнуть. Сел на валун, посмотрел на Добрыню.
– Что таращишься?
– Надо поговорить.
– Мне с тобой? – скривив губы в презрительной улыбке, спросил посадник.
Мокей спокойно кивнул.
– Ты ведь хочешь узнать о матери? О друзьях? Нас сильно покидало, когда рушились подземелья Кощея. Это ведь вы с ним устроили? И как там… Бессмертный?
В негромком голосе кромешника прозвучала тревога. Пристально вглядывался своими глазами-провалами в Добрыню, как будто ответ был для него очень важен. И, не дождавшись ответа, спросил:
– Уцелел ли хозяин Кромки или ты его…
И опять этот немигающий жуткий взгляд, словно ему хотелось рассмотреть в Добрыне нечто особенное. Словно опасался, что Добрыня уже не витязь, не русич, не пришлый чужак, а кто-то иной.
– Вижу, ты, кромешник, тревожишься за своего властелина, – усмехнулся Добрыня.
– Я о тебе волнуюсь.
Он волнуется? Добрыне захотелось ударить его кладенцом. Но удержался. Ладно, пусть ведет дальше, там разберемся. К тому же в бесцветном голосе этой твари угадывалось нечто… ну почти человеческое.