Перелесов поймал себя на мысли, что давно и незаметно знает ответ на третий после «Что делать?» и «Кто виноват?» вечный русский вопрос: «В чём сила, брат?» Его, Перелесова, как, впрочем, и обобщённого (Большого?) брата, сила была в стопроцентной отъединённое™ от происходящего вокруг, ментальном космическом отрыве от того, что называлось Россией. В том, что он в доступном ему временном континууме творил реальность, презирая и ненавидя исходный материал. Он ощущал себя капсулой (пулей?), встреленной в тело России. Пуля пробивалась к некой (когда отчётливой, а когда ускользающей) цели через сочащееся мясо, волокна нервов, хрустящие позвонки, рыхлый, как болото, мозг. Но в последнее время он всё чаще чувствовал не столько естественное сопротивление плоти (его не было), сколько не поддающуюся законам анатомии динамику внутри обречённого, фантомно распятого между болью и голодом тела. Перелесов не мог дать однозначного определения: предгибельная ли это (по Розанову) агония или нечто иное, чему не может быть линейного объяснения?
Он с ходу отверг тютчевское в Россию можно только верить.
Ни в какую особенную стать он не верил.
Какая ещё стать?
Перелесову вспомнился давний (за много лет до Крыма) разговор с господином Герхардом.
«Когда закончатся нефть, газ и лес, они начнут торговать территориями, — едва слышно (это было незадолго до оздоравливающего визита в Парагвай к индейским шаманам) произнёс господин Герхард, подкатив в инновационном инвалидном кресле к карте России, украшающей стену в его доме в Синтре. — У них не будет другого выхода, потому что они не смогут удерживать и защищать границы. Военная мощь и несменяемая власть воров — вещи несовместные. Верхний вор может захотеть иметь сильную армию, но боковые, нижние и прочие воры не дадут это сделать — продадут, растащат, заболтают, не выполнят. На переходном к продаже территорий этапе их следует поддерживать, давать после каждой уступки послабление, следить за ценами на нефть и алюминий, пускать с деньгами в Европу. Это единственный шанс, — мазнул по карте, как плетью, пляшущей паркинсоновой рукой немец, — решить вопрос с Россией миром. Территории в обмен на продление царской жизни верхушки. Пусть успокаивают себя мыслью, что сдают не кому-то, а себе в новом мире, куда они так стремятся и куда, как им кажется, их пустят. Идеально — растянуть процесс на пару поколений, — начал путать русские и немецкие слова господин Герхард. Ему было трудно долго говорить и ровно, без кашля, дышать. — Но, боюсь, случится блицкриг. Слишком мало времени. Меня списали, моё слово ничего не значит…» — Голова упала на грудь, немец то ли заснул, то ли потерял сознание.