на свет. «Как жаль, — сказал пригласивший Перелесова на беседу по этому поводу ректор колледжа, — что не удастся распространить предлагаемую вами правовую норму на Россию, где она представляется в высшей степени разумной, справедливой и востребованной. Сколько там, кажется восемьдесят процентов, семей едва сводят концы с концами?» «Да, — был вынужден признать Перелесов, — в России это называется плодить нищету, но понимания, что может быть по-другому, у народа пока нет. А почему не хотите в Европе?» «У нас всё упрётся в деньги, — с сожалением признал ректор, — в семейные накопления и долгосрочные активы. Пять веков капитализма со счетов так просто не сбросить. Имущественные тяжбы перебьют общественный резонанс, вы же знаете, как работают в Европе адвокаты».
За время обучения в колледже Перелесов немало потаскался по разным — богатым и бедным — странам. Везде у людей становилось больше проблем. Везде они жили беднее и хуже. Везде спускаемый на них сверху идиотизм зашкаливал.
Пилигримы тупо играли народами, золотом, цифровыми технологиями, ядерным оружием, пытались редактировать ДНК, насиловали климат, лезли в Гольфстрим и Антарктиду. Они генерировали предсмертное безумие, гнали его через телевизионные и компьютерные экраны в мир, обрушивали на слабые головы правителей и обывателей, не предлагая взамен ничего. Точнее, предлагая нечто, что было хуже, если не сказать ужаснее, той жизни, какой люди жили в данный момент. Выходило, что Перелесов, полный знаний, сил и презрения к любым авторитетам, был наёмником… да, отсроченной, выдаваемой за жизнь смерти!
Я отрываюсь от России, подумал он, Россия отрывается от мира, мир отрывается от Бога. Бог… отрывается от меня! Получалось, что единственной нитью, на которой всё держалось, было то, что Бог не мог оторваться от человека, какой бы дрянью тот ни был. Не сказать, чтобы эта не сильно новая мысль утешила Перелесова.
Всё так. Но странный случай господина Герхарда свидетельствовал, что в непреодолимой стене имелись трещины, и это меняло дело. Бога, понятно, мало интересовали просачивающиеся сквозь них парагвайские шаманы — наследники иной, доисторической цивилизации. Но как объяснить противоестественный антиприродный казус господина Герхарда? Не заслугами же немецких медиков, заложивших основы медицины и фармакологии двадцать первого века чудовищными опытами над узниками концлагерей? Да и не служил старый фашист в концлагерных лабораториях, припомнил Перелесов, наоборот, сидел в советском лагере, где ставили другие опыты: как немецкому солдату не сдохнуть от голода и выжить, пристроившись к вдове убитого другими немецкими солдатами русского солдата.