«Ему-то что, — помог выпростаться другу из вертикальных белых волн Перелесов. — Говорят, знал, что жить всего ничего».
«Ошибаешься, — хмуро зыркнул по сторонам Грибов. — Хотел жить вечно, как твои…» — замолчал.
«Пилигримы, — подсказал Перелесов. — Они просят у Христа жизни вечной и беспечной».
«Выпросили?» — поставил пустой бокал на подоконник экономический чекист. Хотел подозвать официанта, но тот прошёл мимо. Видимо, в его функции не входило обслуживать укрывшихся за занавесками неустановленных лиц.
Неужели знает, посмотрел в окно на опутанные светящимися гирляндами деревья Перелесов. Вряд ли, столько лет прошло.
Весна в год всероссийского молебна получилась ранней. Президент выбрал отличное время для инаугурации. Он входил в народ, как вечная весна в природу.
Тепло могло спокойно перетечь в лето. Но могло и морозно побить поверившую в него природу. Перелесов давно понял, что тайн нет, а потому не любил врать. Когда это было невозможно, он старался уйти дальше правды, дальше истины — туда, где жалкие человеческие категории превращались из распустивших перья художественных жар-птиц, сиринов и алконостов в ощипанные тушки конвейерных бройлеров. Здесь он брал пример с Самого. Перелесов навсегда запомнил его ответ обнаглевшему журналисту, выкрикнувшему на прямой линии: «Скажите хоть раз правду: сколько у вас миллиардов?» «И я, и вы, и все, кто здесь, и даже те, кто ещё не появился на свет — мы все умрём, — ответил Сам. — Неужели правда, какую вы хотите знать, имеет хоть какое-то значение? Для меня нет!»
«Даже если выпросили, — ответил Перелесов, — я не буду первым, кому они об этом сообщат».
«А ведь в это всё упирается. Пошли отсюда! — Грибов решительно раздвинул занавески, и они с Перелесовым, как из пены морской, выбрались к роялю, за который как раз усаживался, разминая длинные пальцы, парнишка в чёрной блузе и лакированных сценических туфлях. Волосы у него на затылке были схвачены в хвостик, как если бы из черепушки бил родничок. — Я тоже раньше думал, что коммунисты не боятся смерти, — продолжил Грибов уже на лестнице, — ан нет!».
Перелесову сразу вспомнилась Пра, сказавшая перед смертью в больнице: «Он знает…» и: «Найди…» Кто знает? Кого он должен найти? Так, если верить Карамзину, Пётр Первый, умирая, гневно обвёл глазами стоящих у одра: «Отдайте всё…» — и отошёл, не закончив фразы.
Пра умерла в безвластной библейской нищете, поэтому речь точно шла не о спрятанных сокровищах или тайных счетах.
В спину рассыпчато ударил «Турецкий марш» Моцарта. Фортепианный парнишка знал своё дело. Россия обслуживала дипломатический корпус по высшему разряду.