— Ну и придира ты! Чего тебе тут недостает?
— Звезд.
— Звезд? Так ведь звезды — это бомбежки. Благословляй это низкое небо, этот туман. Ты студент?
— Да… А вы?
— Я музыкант.
Майкл посмотрел на Осборна с некоторым недоверием.
— Я первый раз в горах, — сказал Майкл, — И не предполагал, что здесь так спокойно и даже торжественно. Какой красивый мост! Он как будто летит над пропастью, правда? А эти горы похожи на хорал. Беззвучный хорал.
Сравнение понравилось Осборну. И даже польстило ему. Без сомнения, сказано во внимание к тому, что он музыкант. И совсем парню незачем знать, что он пиликает на контрабасе в кафешке на окраине Нью-Орлеана.
Вдруг Майкл схватил его за руку.
— Смотрите! Что это? Землетрясение?
Осборн засмеялся:
— Какой ты нервный! Это туман зашатался. Ветер! Ты давно в армии?
— Три месяца.
Осборн сочувственно посмотрел на Майкла — тощий, сутулый, с ненормально расширенными глазами, с узкими женственными запястьями рук.
— И как только тебя подмели в армию! Да еще в Европу, на фронт!
— Я настоял. Меня освобождали из-за глаз. Но я добился.
— Ну? Разинул рот на красивенькие плакаты, которые выпускают для дурачков? Или нарвался на патриотическую бабу из Дамского комитета жен ветеранов? Среди них есть такие мастерицы охмурять, могут уговорить пастора пойти в мусорщики.
— Никто меня не уговаривал. Я ненавижу насилие. Фашизм — это религия насилия. Я хочу собственноручно свернуть шею фашизму! — И добавил смущенно, словно устыдившись своего возбужденного тона: — Или принять в этом участие.
— Филолог?
— Нет, математик.
— Так тебе прямая дорога в артиллерию. Подавай рапорт о перечислении. Все-таки у них там легче, чище, чем в нашей мусорной пехоте.
— Но артиллерия дальше от противника. Можно провоевать в артиллерии всю войну и не увидеть ни одного живого немца. А я хочу сшибиться с ними грудь с грудью.
— Странный ты парень, Майкл. Ну иди выспись, через два часа тебе заступать на пост.
Сумерки в горах короткие. Сразу стало темно, словно кто-то повернул вселенский выключатель.
Майкл побрел в убежище, откинул полог. Оттуда на секунду вырвался свет, шмыгнул по краю обрыва, и снова стало темно. Осборн решил пойти проверить посты. Он пошарил на груди, ища подвесной фонарик. Фонарика не было, — видно, остался в мешке на койке. Он пошел к убежищу. Оттуда доносился тихий разговор. Осборн остановился послушать. Два голоса перебивали друг друга.
— Нет, ты толком скажи, зачем ты сунулся в это дерьмо?
Осборн узнал голос Дика.
Другой:
— Я тебе говорил: моя религия — антифашизм.
Это, конечно, Майкл.
— Нет, ты брось завирать, не крути, давай по-честному: какого черта ты припер на войну?