Вот и сегодня, потыкав на кнопку вызова, я лишь махнул рукой и легко взбежал по ступеням на свой седьмой этаж. Хорошая физическая форма — это просто отлично!
— О, блудный сын вернулся, — отец с интересом осмотрел меня, уделив особое внимание татуировкам на руках и лице. Жёлтые глаза, к счастью, приняли свой обычный вид ещё там, в Белоземице, но отцу хватило и увиденного. — Сколько осталось? Неделя, полторы?
— Девять дней.
— Интере-есно, — тянет он, и наконец запускает меня внутрь.
В свои сорок пять, отец выглядит совсем ещё молодо, я бы ему дал чуть больше тридцати. Хотя, это вообще особенность мужчин в нашей семье: до последнего оставаться молодыми, приобретая с возрастом лишь седые виски, да немного морщин. Мы обнимаемся и хлопаем друг друга по плечам.
Забавно, за прожитое в Белоземице время, я так привык к дому деда, что эту квартиру перестал называть своим домом даже мысленно и о ней почти не вспоминал. О родителях — да, но это естественно. Зато в прихожей, на меня наваливаются старые и такие родные чувства, запахи. Вон мои коньки лежат в коробке на шкафу, вот царапина на обоях, которую я поставил, когда выносил сломавшееся компьютерное кресло. Тогда ещё обои были совсем свежие, и мама помнится очень сильно ругалась, но переклеить повреждённый участок так и не собралась. Всё, от скрипа ламината под ногами, до разболтавшейся ручки на обувном ящике близкое и уютное.
Разувшись прохожу следом за отцом в его кабинет — здесь тоже всё по-прежнему. Взгляд сам собой прикипает к генеалогическому древу, что висит на своём привычном месте на стене. Подхожу ближе и пробежавшись по ветвям, быстро нахожу знакомое имя.
— Мирослав… Хм…
— Что не так? — отец тут же подходит, остановившись рядом, смотрит вопросительно.
— Я виделся вот с этим человеком.
— Что!?
— Хотя, наверно его правильнее называть хранителем. Или ушедшим хранителем — мне пока не удалось разобраться до конца. Они есть и их нет…
На древе, под именем Мирослава указана лишь дата рождения, никакой иной информации нет, и подумав, отец оставляет это без изменений, лишь обводит имя зелёным карандашом.
— Твоё имя выделять пока не буду, — говорит он. — Не суеверный, но всё равно, кажется пока рано.
— Это не важно…
Он проходит и садится в своё любимое кресло, а я устраиваюсь напротив него, в гостевом.
— Как это вообще было? — помолчав задаёт он вопрос, и я вдруг понимаю, что не смогу начать рассказ.
Вторая сущность не просто запрещает, она буквально вопит и рот, словно сам собой кривится. Прячу лицо в ладонях, и отец правильно понимает, успокаивает: