— Неужели жизнь настолько тебе опротивела, что ты готов от неё отказаться?
На миг запинаюсь, потому что вопрос меня пугает. Затем губы продолжают шептать непонятное, а услышанная фраза аукается и перекликается в голове, не желая уходить. Дорожу ли я своей жизнью? Но ведь жизнь ритуалом не прерывается, или это не так? Что знает о моей жизни вопрошающий и что он знает о том, что меня ждёт? Я слепо доверился… кому? Кто оставил нашей семье это наследие, и для чего? И не потому ли обрываются некоторые из ветвей генеалогического древа в отцовском кабинете, что уже были смельчаки, решившие пройти этот путь. Смельчаки ли они, или же безумцы?
Третья ночь с момента как я зажёг свечу заканчивается. У меня есть шанс остановиться, но он последний. Я вспоминаю горечь, которая порой проскальзывала в интонациях отца, когда он рассказывал мне историю нашего рода. Мы — по сути хранители, которые сами не знают, что находится в их руках. Отец не воспользовался своей тетрадью, и всегда сожалел об этом. Не знаю почему, может виной тому несчастный брак и не сложившаяся в дальнейшем жизнь, а может знал нечто, что так и не решился рассказать мне. Что он нашёл в своих поисках, длиною в целую жизнь?
— Иди в дом, человек. То, что ты делаешь — тебе не по плечу. Твой дед и отец поняли это, оттого отступили.
Слова, что я нашёптывал ветру окончены, и не сдержавшись, я отвечаю неведомому собеседнику:
— Значит мой отец тоже пытался?
— Он остановился в третью ночь, так же как ты сейчас. Он понял и прожил долгую, интересную жизнь, получив бессмертие в тебе.
Фраза странная, но я её понимаю, или надеюсь, что понимаю… Но ещё лучше понимаю, что отец жалел не о том, что не воспользовался записями, а о том, что остановился. В третью ночь. Так же, как я. Как я!?
— Я не хочу останавливаться, — не чувствую в своих словах твёрдости, которую надеялся услышать, но отступать тем не менее не намерен. — Я пойду до конца.
— Зря, зря, зря… — доносится до меня шёпот.
— Кто ты? С кем я разговариваю?
— Ты не поймёшь. А если когда-нибудь всё же доберёшься до истины, она может послужить причиной твоей смерти.
Осмысливаю. Напрямую, мне вроде бы не угрожают, однако же если вдуматься, можно понять и так… Время капает последними минутами ночи и вздохнув, я выкидываю собеседника из головы. Достаю нож и надрезаю многострадальную левую ладонь. Всё равно она у меня в нерабочем состоянии — глупо резать ещё и правую. Подношу её к губам, и говорю в полный голос:
— Именем своего рода…
Ветер подхватывает слова, и тот, невидимый, с некоторой издёвкой говорит: