На время болезни Алексей перебрался в соседнюю комнату, но и через стены был слышен ее надрывный кашель, разрывавший ему душу. Входил, растирал ей грудь нутряным салом, поил теплым молоком, давал лекарство. И когда, истратив последние силы, она в изнеможении откидывалась на подушки, с тоской вглядывался в ее выболевшие черты. За что?..
…Он и не подозревал, что так бывает…
Еще вчера, радуясь произошедшим в Александре переменам, он убеждал себя, что избавился от ее чар. А сегодня, лежа в холостяцкой своей берлоге, именно ее и вспоминал. Ту, прежнюю. Обольстительную, вкрадчивую, ведущую какую-то свою партию, вовлекая и его в коварные замыслы. Это заводило невероятно. Нынешнее ее безразличие уже казалось напускным, больно задевавшим его самолюбие, и, чем больше она его игнорировала, тем сильнее к ней влекло. Порой даже казалось, что в глазах ее вновь разжигается прежний огонь, и он летел на него, словно неразумный мотылек, обжигая крылья. Но всякий раз натыкался лишь на отчужденность равнодушной женщины, не желавшей больше страдать и обманываться. Как будто тогда, после свадьбы, переболев, она раз и навсегда прочертила меж ними чёткую линию.
Неужели возможно так играть!..
И вглядываясь в причудливые очертания на стене, отбрасываемые пламенем свечи, вновь и вновь казнил себя за то, что не о больной жене сейчас думал, а о больной своей мечте, затягивающей его в омут.…
Стоя в проеме освещенного лунным светом окна, Александра безучастно вглядывалась в темноту ночи, отгоняя от себя тревожные мысли…
Она и впрямь успокоилась, смирившись с неизбежным и перестав уже так болезненно реагировать на Алексея, находя в этом даже свои преимущества. Можно, оказывается, жить и так, без изматывающего душу кипения страстей, — просто и бесхитростно. Что это — возраст?.. Усталость?.. Что бы там ни было, но она с удивлением обнаруживала в себе незнакомые доселе чувства, лелея их, как садовник лелеет любимый розовый куст, и парила над обстоятельствами легко и свободно, уважая себя и самой себе аплодируя.
С появлением внука у нее будто шлюзы открылись, мешавшие ей быть самой собой, и она без труда спряталась за него, освободившись от тяжких оков недожизни, в которые сама же себя и загнала, напридумав то, чего не бывает…
При встрече с зятем сухо кивала и тут же спешила по делам, уже не копаясь в подробностях нечаянной встречи и не подвергая ее ненужному анализу. А управившись, спускалась в комнату для гостей в конце коридора, где никто не мог ее потревожить, и наслаждалась тишиной и уединенностью. Брала с собой шитье, чаще — томик стихов, коротая за ними весь вечер.