Тогда, на балу в Законодательном собрании, между ними и впрямь что-то вспыхнуло, и Алексей, нимало не заботясь о мнении окружающих, весь вечер кружил ее в танце, ощущая под ладонью волнующие изгибы ее тела.
От него исходило такое обаяние и такая мощь, что Александра, как завороженная, шла на этот импульс, словно дикий зверь на запах крови. Он дурманил ее, поднимая откуда-то со дна естества греховные мысли, обещавшие блаженство, и она купалась в нем с эгоизмом ребенка, позабыв о приличиях. Ничего вокруг для нее уже не существовало, лишь смеющиеся глаза Алексея, склонявшегося над ней так близко, что видны были даже крохотные точечки возле зрачка. И молила лишь о том, чтоб это никогда не кончалось.
Да и он, давно научившись распознавать подобного рода посылы, вовсе не собирался уклоняться от них, охотно поддерживая ее игру и находя в ней какой-то ни с чем не сравнимый шик. Но до опасной черты все же не доходил, питая уважение к шефу своему Ивану Пятакину, благодаря которому к двадцати семи годам добился головокружительной карьеры.
Пятакин справедливо полагал: все, чем может гордиться мужчина на склоне лет, у него состоялось. И служба, и семья, и достаток.
И считал себя счастливым.
Много лет он был управляющим известного далеко за пределами губернии Преображенского стекольного завода, успеху которого в немалой степени способствовали и природные богатства региона: месторождения огнеупорной глины, извести и пригодного для стекловарения песка. Продукция завода была востребована, а горожане обеспечены работой и стабильным заработком. При заводе были четыре стеклоплавильные печи для обжига, два конных привода, и гордость Ивана — собственная аптека.
Отдав предприятию большую часть жизни, Пятакин, по сути, и был его хозяином, ибо юридический владелец, господин Рашутин, появлялся здесь наездами, от случая к случаю, доверял управляющему, как самому себе, и в дела не вмешивался. И не было еще случая, чтоб Иван хоть в чем-то его подвел.
Выросший в семье зажиточного середняка, прочно стоявшего на земле, он был начисто лишен врожденного раболепия пред сильными мира сего, и его взаимоотношения с Рашутиным, скорее, походили на дружбу двух компаньонов. Даже когда старшая дочь Ивана, эта дуреха Дарья, вопреки воле отца, вышла замуж за простолюдина Никитку Ляпина, предпочтя того одному из богатейших родственников Рашутина, то и это не омрачило их отношений. Иван же, так и не сумев простить дочери ее вольнодумства, надежды свои возлагал теперь на младшенькую, Дуняшу. Ну, а Дарью тем же годом отселил с глаз долой, купив ей в Андреевском добротный дом, где она и проживала отныне вместе с Никиткой и всем своим исключительно женским приплодом…