Один из них окончательно обосновался в Кави. Это был итальянец Эудженио Инверницци, игравший потом большую роль, как агент русской тайной полиции. Появился он в Кави как раз во время Ракониджи, вместе с русским царем, его верховным патроном. Но, появившись сначала мимолетно, он вскоре прочно здесь обосновался и стал необходимой принадлежностью этого местечка.
Кави к этому времени было уже прочно заселено русскими. Образовался какой-то смешанный, русско-итальянский поселок, с двумя культурами, резко одна от другой отличными. Русских, разумеется, можно было узнать сразу — и по костюму, и по манере держаться, и по привычкам. Тут был совершенно особый уклад жизни, перед многими проявлениями которого итальянцы сначала останавливались в недоумении, до такой степени всё это не вмещалось в их понятия, но потом несколько попривыкли, освоились и научились относиться ко всему философски. Кое-что от русских они даже позаимствовали.
Параллельно с этой русской культурой прослаивалась культура итальянская. Это было что-то веками сложившееся, неизменно, обывательски непреоборимое.
Основной слой населения составляли в этой местности крестьяне-арендаторы, занимавшиеся возделыванием оливы и винограда. Олива, переработанная в оливковое масло, шла в Россию — это было то самое оливковое масло, которое в России употребляли на лампадки перед иконами. Оно шло отсюда, с Ривьеры, с той самой Ривьеры, которая дала приют стольким русским безбожникам и нигилистам! Когда шла речь о приезде царя в Ракониджи, то местная газета «Il Secolo XIX» (генуэзская) так и писала: мы не можем отказать царю в уважении и достойном приеме; мы продаем оливковое масло в Россию! Это было более значительно, чем могло показаться сразу…
Аренда у крестьян становилась долгосрочная, наследственная, вековая как вообще в Италии. Был у нас и свой магнат — крупный миллионер Пьяджи[58], у которого в самом центре Кави высился огромный четырехэтажный дом-палаццо. Летом на купальный сезон он приезжал сюда обычно с семьей. Жил он замкнуто, хотя это было уже молодое поколение Пьяджи. Итальянцы относились к нему с пережитками того феодально-крепостного почтения, которое шло прямо из глубины средневековья.
Вообще на всем этом уголке лежала печать средних веков. Когда-то тут пролегала старая римская дорога, сохранившаяся местами до сих пор. Этой самой тропой ходили римляне на Пиренеи и в Галлию — и с давних времен протоптали глубокий след в психологии народа. Тут было царство клерикализма. Тут было господство церкви. Падре (священник) — после Пьяджи — являлся самым уважаемым членом селения.