Мы жили в 50 верстах от Генуи и в 50 от Специи. Езды до того и другого города чуть больше часа. И все-таки встречались кавийцы, которые ни разу не были ни в том, ни в этом городе!
От Генуи нас отделяли свыше 100 тоннелей, от Специи — еще больше. Эти тоннели и эти горы, высокой грядой подступившие к морю, как бы закрывали нас от остального мира, несмотря на железную дорогу. Достаточно было отойти к северу на 5–6 километров, чтобы попасть уже в иной совершенно мир. Там не понимали даже того языка, которым говорят тут, на Ривьере, там за каждой горой царил свой диалект. А вместе с диалектом и свои понятия.
В Барассио, в маленьком поселке в пяти километрах от нас, в горах, говорили не так, как в Кави. Кавийская речь отличалась в свою очередь такими оттенками, каких не было тут же, около, в Сестри-Леванте, прелестном городке на берегу моря, рукой подать от Кави. Там говорили «по-сестрински».
На горах жили суеверные крестьяне-арендаторы, темные и задавленные работой. Они даже не знали, что такое Россия. На берегу, у моря, по тонкой линии прибрежной полосы, ютились столь же темные и не менее подавленные властью предрассудков и суеверия — рыбаки.
Квалифицированных рабочих было мало, они тонули в массе крестьян и рыбаков.
От нас в сторону Рима, не дальше чем за 10 километров, был поселок Рива-Тригоза[59]. Там находились верфи, и имелся свой пролетариат. Небольшой речкой этот поселок делился на две части: в одной жили рыбаки, в другой рабочие. По одну сторону речки говорили на одном диалекте, генуэзском (genovese), по другую — на неаполитанском! Рабочие по своему уровню стояли выше рыбаков, и, однако, во время выборов в парламент вся эта часть Ривьеры (от Киавари до Ривы-Тригозы) дала всего 75 голосов социалистам!
Это ли не царство средневековья…
Конечно, капиталистическая культура не могла обойти и этих мест. У нас были свои капиталисты, не из старых, вроде Пьяджи, а из новых. Их тут называли «американцами». Не потому, впрочем, чтобы они отличались американским размахом в своей предприимчивости и в уменьи оживлять промышленным гением мертвые пространства страны, а по иным причинам. Молодыми людьми они уезжали обычно в Америку на отхожие промысла (Италия — страна эмигрантов!) и, наживши там хорошее состояние, возвращались домой к пенатам уже капиталистами, точнее: буржуазными рантьерами.
Обычно с утра они выходили на солнышко, если это была зима, и грелись в его лучах; если же это было лето, то заползали в тень и тут отсиживались. Все они, как, впрочем, и всё Кави в целом, как и вся округа, читали только газеты, а из газет лишь — «Иль Секоло XIX». У всех у них заботы состояли только в том, чтобы была всегда сигара, на столе фьяска кьянти или пьемонтезе (фьяска — бутыль в два с половиной литра), чтобы было во что одеться и спокойно отдохнуть