Голова кружилась, но я сжала подлокотники кресла и каким-то невероятным усилием взяла себя в руки. Герцог играет со мной, задает откровенные вопросы, объясняет… И при этом оставляет загадкой самое важное.
Попробуем бить его тем же оружием.
— Не думаю, что у меня есть выбор. Но благодарю за две недели в подарок, — сказала я наконец и встала. — Но скажите, герцог… Вы ведь не рассчитываете, что после этого я буду вам хорошей женой? Зачем я вам? Неужели жить с женщиной, которая ненавидит вас, которая с вами не по доброй воле, принесет радость? В вас совсем нет ничего человеческого? Ответьте честно?
— Вы ошибаетесь во всем, Аленор, — как-то даже мягко ответил он. И я удивилась
— оказывается, его голос мог быть и таким — успокаивающим и… приятным. — Вы, несомненно, будете мне хорошей женой. И я практически уверен — будете питать ко мне, как к своему мужу, глубокую… привязанность, даже любовь. Может быть, не сразу, но будет именно так. Что же касается того, почему я выбрал вас… Вы узнаете об этом вскоре после свадьбы. И, вероятно, сами не будете разочарованы. Ваш отец возвращается, Аленор… Если желаете, я отпущу вас. Можете меня покинуть до самого обеда и обдумать услышанное… А потом… Думаю, вы играете на фортепьяно?
— Как и все в свете, — ответила я.
— Тогда, возможно, после этого вы будете так любезны усладить мой слух, — полуулыбка. — А может быть, и составить компанию в прогулке…
Перерыв до обеда, а дальше терпеть его общество с утра до вечера? Но… другого сложно было ожидать. Герцог дал мне две недели не для того, чтобы я скакала по лесам вдали от него.
— Буду рада сыграть для вас, — ответила я, ведь, похоже, мы вернулись к светской вежливости…
***
Герцог Саворин Виньялли
Великолепна! Эта девушка просто великолепна!
Когда она стояла передо мной с бурно вздымающейся грудью и щеками, залитыми краской не смущения, а гнева, страстная, молодая, полная жизни, хотелось тут же овладеть ею. Впиться в розовые губы и выпить эту молодую кипящую страсть.
Я бы сказал, что она сводит с ума, если бы был способен сойти с ума от женщины.
Глядя на ее портрет, я подозревал, что девушка — не скромница и затворница. Что она ярче и сильнее своих сестер, которых я видел в свете, — приятных замужних мышей с благородной кровью в жилах и отменными манерами. Но то, что я встретил, было выше всех ожиданий.
Власть, сила, страсть… просто бурлили в ней. Она не скромница, играющая на фортепиано и вышивающая по канве. Прирожденная повелительница, охотница… почти хищница. Способная, впрочем, признать превосходство хищника, более сильного.