Я ведь так и не выплакала до конца все, что осталось после разрыва со Стасиком. Нужно было разводиться, договариваться, кому достанется машина и шикарный диван, купленный на Новый год… Хотя… я просто отдала все Стасу — ему, видимо, было нужно.
И я вдруг заплакала. Возможно, сказалось напряжение последних дней и то старое, не пережитое до конца. Альберт присел на камень и уверенно усадил меня себе на одно колено, обнимая.
— Расскажи, я хочу понимать тебя… правда… — надо же, каким мягким он может быть!
Это было неправильно. Нужно не так… Хочешь владеть сердцем мужчины — узнавай его душевные тайны, слушай его, будь понимающей. Принимай его секреты, даже самые интимные, самые глубоко хранимые в памяти, а сама оставайся в чем-то загадочной, недоступной… Говорят, нужно так.
Но что-то внутри меня сломалось. И с текущими по щекам слезами я начала рассказывать. О Стасике, о маминой болезни, что было хорошо с мужем, и как ужасно стало после… А в конце уже просто не могла держать себя и разразилась рыданиями. Сама не понимая от чего, оплакивая свое прошлое, или от всей этой невозможной ситуации с Альбертом, другим миром, Гордейном… Когда непонятно, что делать и кому доверять. А Альберт тихонько прижимал мою голову к плечу и, ни слова не говоря, гладил меня по волосам.
— А потом тебя и вовсе похитило чудовище… — с кривой, но приятной улыбкой сказал он, когда я смогла поднять голову, а рыдания перестали тесниться в горле. Только слезы еще текли по щекам. Альберт, едва касаясь рукой, стирал их, как будто я была ребенком. А я позорно хлюпала носом… — Тая… ты очень хорошая. И... знаешь… я не понимаю твоего мужа… Теперь не понимаю. Скажи, он хотя бы не бил тебя?
— Нет, — отрицательно покачала головой я. Но в голове всплыло, как пару раз, будучи пьяным, Стасик резко отшвыривал меня рукой. И совершенно некстати подумалось, что, будь мы в нашем мире… Может быть, Альберт съездил бы ему по физиономии за все это?
— Голову оторвать твоему Стасику, — словно в подтверждение моих слов сказал Альберт, и его лицо приобрело жесткое, задумчивое выражение. — Но я виноват, я тоже сделал тебе плохо. Больше этого не повторится.
Его рука снова пробежалась по моим волосам. Без вожделения, ласково. А мне вдруг подумалось, что вообще-то моему собеседнику так много лет. Я для него маленькая девочка. Какая-то грань жизни была отрезана для него все эти годы. Но жизненный опыт, знания все равно приходят. И в нем есть сила опытного, зрелого мужчины, на которую так хочется опереться.
Я снова хлюпнула носом. Но слезы остановились. В груди осталась приятная пустота, немного теплая, как будто прорвало плотину, и старый хлам смыло водой. А еще именно сейчас я ощущала его близким человеком. В нашем поцелуе была страсть и единство, сносящее все границы. Но именно так, сейчас, было… близко, тепло. Можно было бы сказать — как друзья. Но нет, у этой близости другой оттенок. Рискованно, можно спугнуть ее, но когда я еще решусь на это?