Путались мы по разным деревням под именем скупщиков тряпья, делали, где приходилось, мелкие кражи: у пьяных, проезжающих мужиков отнимали лошадей и продавали их тоже проезжающим мужикам. Наконец, в известной тебе деревне я с товарищем угомонил сидельца и ограбил его.
Дальше рассказывать не буду, потому что ты, верно, догадался уже, что два тюка бумаги, привезенные на двор, были нами украдены вместе с лошадью, которую мой товарищ продал за бесценок. Теперь все товарищи мои содержатся у станового пристава: они были взяты с поличным. Я узнал, что двое сознались во многих кражах, теперь добиваются откровенного признания от третьего, моего товарища по убийству. И если он сознается, тогда, наверное, примутся за тебя, как за пристанодержателя воров. О себе-то я мало забочусь, потому что неизвестен. Но тебя мне стало жаль — ведь у тебя семейство. Вот поэтому-то я и решил увезти тебя от неприятностей. Я был очень рад, что ты согласился со мной ехать. О жене твоей не беспокойся. Ей не будет ничего, потому что она ничего не знает.
— Скажи, пожалуйста, чем все это должно кончиться? — спросил я у него. — Неужели я не возвращусь к моему семейству и должен скитаться по свету?
— Чем кончится и как — я этого не знаю: об этом знать мы после будем. А теперь покуда оставим себя на произвол судьбы. Денег нам с тобой хватит года на два, а там — что Бог даст!
Приехали мы с ним в Москву и остановились у его знакомого живодера за Серпуховской заставой. Там прожили всю осень до самой зимы.
Каждый день ходили на Даниловку, в трактир чай пить, и в каждый торг отправлялись на Конную с живодером, где он нас выдавал за барышников, приехавших на время из Тамбова в Москву.
Однажды вечером в трактире живодер увидал знакомого ему хлебника и, подозвав его к себе, начал расспрашивать: у кого он живет и к кому хлебы носит?
Рассказывая о своем хозяине и о своих покупателях, хлебник упомянул об одном богатом барине, у которого есть камердинер, молодой человек, большой охотник до бильярдной игры и кутежа.
— Откуда же он берет на это деньги? — спросил живодер.
— Таскает у барина, у него денег-то — хоть лопатой греби!
— Вот кабы ты притащил к нам этого угара! Мы бы устроили для него веселье другого рода. Ведь у нас даром что деревня, а веселье городское.
— Привезти-то я его, пожалуй, привезу, да что из этого выйдет?
— Мы там увидим, что из этого выйдет. Надо сначала посеять, а потом уж и увидим, что земля родит.
— Хорошо, — сказал хлебник, — в воскресенье я постараюсь его привезти.
И вот, в воскресенье камердинер, хлебник и живодер уже пьянствовали в Троицком, что на Воробьевых горах.