С товарищем Лигачевым мы посорились. Не так чтобы всерьез, но всесильный глава советского государства на меня явно обиделся. Оказывается, все наши разговоры с Леонтьевым записывались на пленку и в обязательном порядке отправлялись на стол начальству.
Можно не гадать, сам Николай Сергеевич и записывал – не доверил бы он такую скользкую миссию своим подчиненным, чтобы не расширять круг посвященных. Понимаю, приказ – есть приказ, государственная служба и интересы государства, но осадочек остался. До этого момента мне казалось, что у нас честные и доверительные отношения.
Егора Кузьмича задели слова, что он якобы был причастен к разжиганию советско-китайского конфликта. Посыпая голову пеплом учебника истории, я вынужден был признать, что зря наговаривал на доброго человека. Все оказалось с точностью до наоборот!
Гражданин Лигачев был лично знаком с товарищем Мао, и даже продемонстрировал мне фотографию, где они вдвоем улыбаются друг другу. Встречались они в 1957 году, когда будущий член ЦК еще был молодым губернатором в Новосибирской области и побывал с визитом в братском Китае. Если быть исторически точным, то работал он первым секретарем обкома, губернаторы тогда еще не водились на Руси.
Историю с планами «атомной кастрации» Китая он тоже подтвердил, охарактеризовав маршала Кулика целым рядом нецензурных эпитетов, покойному товарищу Устинову тоже досталось за внушаемость и мягкотелость. Поведал он интересную подробность: китайцы узнали об этой странной инициативе министра обороны СССР буквально на следующий день, причем от американцев! Не надо быть продвинутым попаданцем, чтобы уловить кому это реально было выгодно и чьи уши торчали за этой историей. Но за давностью лет выяснить, кто именно повлиял на Куликам и Устинова, и кто подсунул эту идею уже невозможно.
Выяснилось, пропагандой он не заимался, лишь недолгое время в середине шестидесятых годов курировал комсомольские стройки РСФСР, и к очернению Мао никоим образом не причастен. После снятия Хрущева и вовсе был сослан на хозяйственную работу в Томск, почти на двадцать лет.
На этом разговор закончился. Меня вежливо попросили на выход из кабинета.
После такой выволочки я ожидал репрессий, ужесточения режима содержания или иных неприятностей, но ничего особо не изменилось.
Высокое начальство обо мне забыло, или, скорее, сделало вид, что я не больно и нужен. В чем-то они наверняка правы: после удачного разгрома виртуального мятежа у них и так дел полно.