Потом Эрик, с целым сводом новых правил:
Не смейся слишком громко, ты ржешь как лошадь. Не улыбайся так широко, это кажется неискренним. Не стой так, ты выглядишь как старуха.О да, ее учили быть идеальной дочерью, а потом идеальной женой. Настало время чем-то рискнуть.
Она выбросила из головы мысли об Эрике, потому что он не стоил того, чтобы она тратила на него свое время. Вместо этого она вновь стала смотреть на фото, думая об Уильяме – невероятно рисковом человеке – и пытаясь представить его восьмидесятилетним стариком. Время изменило его внешность, но что произошло с его нежным сердцем и его умением владеть словами? Может быть, он посмеется над этими письмами, вспоминая свою страсть, энергию и ранимость как неизбежных спутников первой любви? А может быть, его глаза наполнятся слезами, когда он вспомнит смерть, и войну, и боль? Этого она знать не могла.
– Ты думаешь о письмах?
Эдриэнн скрестила руки на столе.
– Я что, не умею ничего скрывать?
Сэмми склонила голову на один бок, потом на другой.
– Нет. Какое письмо твое любимое?
– Все, которые я успела прочитать. Но среди них есть одно, особенно пронзительное.
Она опустила руку в карман.
– Ты принесла его?
Эдриэнн кивнула.
– Я подумала, ты захочешь послушать, что там написано. Ты что-нибудь знаешь о Бастони? Уильям не упоминал точное местоположение, но я порылась в Интернете, чтобы убедиться, что его подразделение было именно там.
Сэмми прищурилась.
– Может быть, в старших классах на уроках истории я слышала об этом, но очень давно. Это битва в Арденнах, верно?
– Послушай…
Декабрь 1944
Дорогая Грейси,
мне холодно. Мне не хватает твоей теплой улыбки и нежных прикосновений. Это очень унылое место. Все тихо, только ветер воет над нами. Это потусторонний вой, мучающий нас, говорящий нам, что мы не выживем. Мы отрезаны от мира со всех сторон. Отлично вооруженные немецкие войска возьмут нас в окружение. Это тяжкий удар, потому что мы теснили немцев, заставляя их отступать к их собственным границам. Их ответный удар был быстрым и беспощадным, яростной атакой, которую никто не ждал.
В настоящий момент наше снабжение прекращено. Все попытки оказались безуспешными. Многие ночи мы проводим голодными. Мы должны экономить ту еду, которая у нас еще осталась. Но мы пока еще держим оборону. Если они прорвутся на этом участке, они вторгнутся в Бельгию. У нас нет иного выбора, кроме как делать свою работу, от которой зависит так много.
Я уже перестал считать, сколько дней мы находимся здесь. Я уже не просыпаюсь по ночам с мыслью, что грядущий день будет моим последним. Иногда мне кажется, что мы никуда отсюда не уйдем. Это кажется почти справедливым, что мы умрем на этой холодной суровой земле. Так много наших уже полегли здесь. Почему те, кто остался, имеют больше права на жизнь?