— Какая ты славная и молоденькая, милочка, немудрено, что Лаци потерял голову, — сладко проговорила одна выдающая себя за пятидесятилетнюю шестидесятилетняя дама.
— Как будто в первый раз, — вступила еще одна декорированная мумия.
— Насколько мне известно, у вас всего-навсего шестнадцать лет разницы, — вдруг брякнула как расстроенная арфа третья, — в самом деле пустяки. Через шестьдесят Лаци будет девяносто пять, а тебе семьдесят девять.
Все три поцеловали меня. И тут я встретилась взглядом с одним моим театральным кумиром. Глядя на меня с пониманием, ко мне приближался высокий, стройный пожилой господин.
— Что делать, актеры довольно смешная порода людей. Есть, правда, и исключения. Меня, например, не интересует публика. Я играю не для нее.
— А для кого? — уставилась я на своего кумира.
— Для себя. Я делаю это из удовольствия.
— О…
— Вы удивлены?
— Очень.
— И хорошо делаете, милая. Человек должен удивляться, пока может.
Он с улыбкой кивнул мне и отошел.
— Старый дурак, — услышала я у себя над ухом даже в шепоте приятный глубокий голос.
Я повернулась. На меня, дружелюбно моргая, смотрел толстый кинокомик.
— Знаете, это искусственный человек. Не настоящий. Всего шестьдесят девять кило. Ну что тут скажешь? Надеюсь, вы на правильном пути и должным образом цените толстых мужчин.
— Естественно, — пролепетала я.
— Тогда привет. — Он похлопал меня по щеке. — Знаешь ли, детка, мужчина начинается со ста килограммов. Я бы даже сказал, что ниже этого веса человек не может быть настоящим человеком. Худоба — величайшая беда на свете. Посмотри вокруг, детка! Все интриганы театрального мира костлявые. Доброта и понимание способны удержаться лишь в красивом толстом теле.
Он еще раз потрепал меня по щеке и стал прокладывать себе дорогу к официанту, который вынес из другой комнаты поднос, уставленный рюмками с вином.
Всего я не помню, я в ужасных мучениях трепыхалась в компании без Лаци. Папа, под задорный хохот вцепившейся в него молодой актрисы, с мрачным лицом прошел мимо меня. Мама вымученно улыбалась несимпатичному замминистра, затеявшему с ней разговор о жизни современных домохозяек. Театральный критик с улиточьим лицом, тот, что в позапрошлом году пострадал в автомобильной катастрофе, поинтересовался, не привлекает ли меня актерская карьера.
Я без колебаний и, возможно, даже немного агрессивно ответила:
— Я стану актрисой.
— А как ваш муж оценивает ваше дарование?
— Он от меня без ума. — Я вызывающе посмотрела на гостя, который, сама не знаю почему, был мне неприятен.
Он, бедный, всегда, до самой своей смерти, писал обо мне плохо, хотя видеть мог лишь в таких маленьких ролях, которые даже не упоминались в афише. Он написал обо мне в роли Третьей продавщицы в пьесе «Голубое воскресенье»: «Каталин Кабок всего лишь тридцать секунд находилась на сцене, но и эти тридцать секунд показались зрителю слишком долгими». Лаци, который никогда не пользовался своим авторитетом, если дело касалось меня, настолько рассвирепел от такой злобности, что позвонил председателю Союза журналистов и потребовал исключения улитколицего.