Исполненные гордости за свое чадо, они торжественно препроводили Дюлу в театр. Дядюшка Али даже испытывал что-то вроде зависти и успокоился лишь тогда, когда вспомнил, что в молодости ему тоже приходилось прыгать из-за женщины с моста, причем жутко высокого и длинного, да не куда-нибудь, а прямо в Миссисипи.
Усевшись на скамейке перед входом, они стали дожидаться актеров. Дюле говорить не пришлось. Обязанности рассказчика взял на себя дядюшка Али, время от времени удавалось вклиниться Хермушу, раз-другой вставил словечко и господин Шулек. Глаза рассказчика разгорались каждый раз по мере приближения к самому захватывающему моменту: «…и тут, представьте себе, мальчишка сиганул прямо в Тису и полетел, как птица». Даже Хермуш отбросил привычную суровость и то и дело восклицал:
— Черт возьми, мальчишка недурно начал!
Господин Шулек полагал, что отныне Коржику принадлежат сердца всех девушек в округе, а года два-три спустя можно будет смело говорить и о сердцах замужних женщин. Он был не так уж далек от истины: после этой истории Дюла стал любимцем всех женщин театра. Иза Лукач, встречаясь с ним у входа, неизменно чмокала его в щеку. Сама Ила Зар как-то раз бросила на него ласковый и кокетливый взгляд. Дюла строил из себя скромника, а сам упивался своей популярностью. Наконец-то его признали! «Интересный юноша, большой оригинал» — таков был единодушный приговор. Ловя на себе ласковые женские взгляды, Дюла окончательно пришел к выводу, что Аннушка постоянно его вспоминает и, конечно же, влюблена в него, только не осмеливается искать встречи.
Дюлин прыжок в Тису действительно наделал в городе много шуму. Многие заметили странного мальчика. Сам господин директор театра не счел ниже своего достоинства задуматься о судьбе юного декоратора. В один прекрасный день, корпя над деловыми бумагами и задумчиво постукивая по зубам кончиком толстой синей ручки, он вдруг подумал, что мальчика стоит забрать из мастерской и ввести в хор. Кто знает, может, из него и вправду будет толк!
В первые же дни войны директор как в воду канул. Труппа осталась без руководителя и без финансиста. Первое время не могло быть и речи о том, чтобы продолжать работу. К тому же мобилизация, первые вести с фронта и прочее до такой степени взбаламутили город, что мало кому приходило в голову интересоваться театром, у касс не было ни души. Вынужденное безделье длилось до тех пор, пока главный режиссер, двое старейших актеров и Пал Такач (который, кстати, посылал алименты теперь уже не по одному, а по двум адресам) не собрали труппу и не взяли на себя временное руководство театром, предложив, несмотря ни на что, продолжить сезон. Долго раздумывать не приходилось. Городские власти просили поторопиться с открытием, а комитет по делам театра даже выделил для поддержки труппы определенную сумму. После трехнедельного перерыва спектакли возобновились. Не прошло и двух месяцев, как жизнь вроде бы вошла в обычную колею. Во всяком случае, так казалось актерам. В солдаты из театра забрали немногих — театральный доктор, будучи давним приятелем полкового врача Германна, употребил все свое влияние на то, чтобы отстоять актеров. Его усилия привели к двум немаловажным результатам. Во-первых, у опереточного комика, здоровенного, мускулистого мужчины, внезапно обнаружилась астма — почтенное заболевание, которое уберегло его от мобилизации. Во-вторых, полковой врач Германн нашел свое счастье в лице Илы Зар. После замужества ей пришлось уйти со сцены, ведь она теперь стала настоящей дамой. Бо́льшая часть труппы откровенно ей завидовала, меньшая — выражала всяческое презрение. Одним словом, нельзя сказать, чтобы армия сильно укрепилась за счет сегедского театра. За исключением нескольких начинающих актеров и двух-трех рабочих сцены, на фронт попал только один замечательный актер Шандор Йоо, и то лишь потому, что сам туда попросился. Статный красавец, сердцеед, он с первых дней войны не переставая твердил о том, что теперь все наконец разрешится. Пришло, мол, такое время, когда можно что-то сделать. Объяснить толком, что он имеет в виду, Шандор Йоо так и не смог, однако из его рассуждений со всей очевидностью следовало, что эта война венграм очень и очень на руку.