— А где отец? — спросил Дюла, оглядываясь по сторонам. — Он что, не обедает дома?
— Нет. Он в больнице.
— В больнице?
— Да.
— Что с ним?
— Желудок.
— Язва?
— Да.
— Давно?
— Неделю.
— Оперировать будут?
— Да.
— А врачи что говорят?
— О чем?
— Выживет или не выживет?
Женщина взглянула на сына с испугом.
— Выживет. Сам главный врач сказал.
— Жаль, — вырвалось у Дюлы.
Мать закрыла лицо платком.
— Разве можно так говорить, он ведь твой отец!
— Отец? — с горечью переспросил юноша. — Вы это всерьез, матушка?
Он не стал продолжать, удовлетворившись тем, что отца нет дома. Повезло, можно сказать. По крайней мере не придется с ним встречаться. Страшно подумать, что могло бы произойти между ними. Сделав над собой усилие, он отвлекся от этих мыслей и стал подробно рассказывать о себе. Мать слушала, затаив дыхание. Ничего особенно нового Дюла сказать не мог, почти все она знала по письмам. И все-таки живое слово обладало магической силой, жизнь мальчика вставала у нее перед глазами. Потом говорила она, тоже во многом повторяя собственные письма. Оба испытывали странную неловкость — что-то мешало говорить по душам. Словно отец никуда не девался, а стоял себе, прислонившись к косяку, и наблюдал за людьми, которых своею волей обрек на вечную разлуку.
Не прошло и часа, как оба почувствовали, что отец сильнее их. Ни мать, ни сын не осмеливались выговорить: довольно, хватит, с этих пор мы будем жить вместе. Забудем о нем. Оставим его в больнице. Уедем вдвоем в Пешт. Налоговый инспектор Геза Торш не допускал подобных высказываний даже в свое отсутствие. Ничего не вышло из того серьезного, большого разговора, к которому готовился Дюла. Он с грустью чувствовал, что не может раскрыть матушке душу, как бы счастлив он ни был, находясь рядом с нею. Что-то все время мешало, останавливало в самый последний момент. Может, застенчивость, может, что-то еще, кто знает. А потом и желание прошло, уступив место уверенности, что все это ни к чему. Не стоит.
Когда стенные часы пробили два, женщина в замешательстве взглянула на сына.
— Мне надо на часок заскочить в больницу. К трем вернусь. А ты пока пообедай, сынок. Голубцы — на печке, хлеб и вино — в кладовке. Бери сам все, что захочешь.
И заторопилась, на ходу приводя себя в порядок, упаковывая домашнее печенье, которое испекла мужу по совету врача. Завязывая узелок с печеньем, она спросила как бы между прочим:
— Не сходишь со мной в больницу, сынок?
— Нет.
— Я подумала, может, там оно было бы проще…
— Нет.
— В больнице все-таки…
— Идите, родная. Я подожду вас дома.
— Может, если б он тебя увидел…