Священник Белчуг обрадовался, когда пришли Хердели.
— Ох, как хорошо, что вас бог привел! — вздохнул он и улыбнулся, прикладывая руку к сердцу. — Сколько волнений… Ох, только бы все сошло гладко!
Он попросил г-жу Херделю и Гиги пойти оглядеть убранство церкви, а затем побывать в школе, проверить, все ли сделано, как нужно, к банкету для господ. Кушанья готовились в пивных «Рахова» и «Гривица», но женский глаз все же зорче, чем у самого искусного ресторатора. Херделя должен был остаться с Белчугом встречать гостей.
Епископ приехал в десять часов в закрытой карете, запряженной четверкой лошадей; ее окружали верховые, — то были припасовские парни, которых Белчуг выслал к мосту через Сомеш встречать его. За каретой следовали шесть экипажей со свитой епископа, состоявшей из высоких духовных лиц.
Два молодых священника бросились помогать ему выйти из кареты. Когда епископ ступил на подножку, карета накренилась и чуть не опрокинулась. Он был старый и очень тучный, но добродушного вида, — голубые, детски ясные глаза, белоснежная борода, сливающаяся с длинными прядями волос и желтоватыми усами. Щеки у него порозовели, он тяжело дышал.
— Очень жарко, — проговорил он, стараясь всем улыбнуться и поднимая персты для благословения столпившихся, обнажавших головы.
На его высоком лбу, переходившем в блестевшее лысиной темя, выступили капельки пота. Он почувствовал приступ чихоты и сразу укрыл голову. Его больше всего страшила простуда, и потому он оберегался от сквозняков и холода.
Белчуг локтями проложил себе дорогу сквозь толпу, смущенно шепча: «Позвольте пройти», — и с великим трудом пробрался к епископу. Тут он кашлянул, чтобы прогнать волнение, и потом произнес приветственное слово, которое разучивал перед зеркалом, и все-таки несколько раз сбился, но это как бы придало еще больше торжественности моменту.
— Хорошо… хорошо, — скучающе пропыхтел епископ. — Прекрасно… Мне весьма отрадно рвение вашего преподобия… Священник… божий пастырь… Да… Так… Но прежде чем приступить к программе, я бы желал немного отдохнуть… Хотя бы минут десять… Меня утомила поездка… И потом, я так плохо спал эту ночь в Армадии…
Протопоп из Армадии, у которого ночевал епископ, приготовил ему царское ложе; при этих словах он побледнел, но притворился, что не слышит.
Архиерей пошел с Белчугом к нему домой, попросил воды, потом сел в кресло и с четверть часа просидел, не двигаясь, закрыв утомленные глаза, по временам только беззвучно шевелил губами. Белчуг стоял подле него в почтительном молчании. Народ тем временем направился в церковь.