Кошки понабежали, конечно. Одна на Серёженьку взобралась, две — на бабушку. Кошкам — им всё равно, где Тёмный, где Светлый. Им энергия с любым знаком годится.
Здороваются с нами из кухни. Сидят там три девы в затрапезном, чай пьют. Одна берегиня, другая ясновидящая, третья говорящая языками зверей и птиц. Зыркнули на нас… как и полагается девам такого звания зыркать на ведьму и колдуна в полный рост. От меня оружейной смазкой и некромагией во все стороны разит, а от бабушки — вообще массовыми убийствами. Поэтому она всегда ветеранское удостоверение с собой носит и с демоническим хохотом его предъявляет.
— Тут мы живём, — Серёженька улыбается лучезарно. — В смысле, кошки. Приют Ульянин, а мы с Машей и Нелли помогаем ей.
Ульяна, я так понял, говорящая языками. Из трёх подружек самая красивая: глаза зелёные, листвяные, коса пшеничная. Нелли — берегиня, как все берегини, толстуха. Маша — ясновидящая, скелетина бледная, глаза в пол-лица… Так. Стоп.
А Серёженька-то у нас кто?
— Очень приятно, — говорит бабушка. — Я — Ирина Константиновна, а это правнук мой, Коля. Уж простите за прямоту, но Серёжа сказал, проблемы у вас?
Две кошки с неё слезли, следующие две забрались. Девы смотрят подозрительно, но кошкам верят. Кошки врать не будут.
— В дальней комнате карантин, — говорит Ульяна. — Те коты, что здесь — уже подлеченные.
Бабушка согнала с табуретки толстого кота, уселась и говорит:
— Прямо скажу вам, девочки, ведьма я и лет мне уже сто. Трудно мне сквозь вашу ауру смотреть. Но когда Серёжа у меня ремонт делал… пытался… почуяла я нехорошее. Дайте мне на карантин посмотреть. Там темнее должно быть. Мне сподручней.
Тут я запутался.
Смотреть через концентрированный Свет почти невозможно, да и не нужно. Ничего не различишь, только глаза обожжёшь. На такие случаи у нас другие методы имеются. Живой Свет, как всё живое, дышит… Стою я в прихожей тихо, как мышь мёртвая, тошнит меня, честно сказать, и укачивает, башка разламывается, но слушать — слушаю. Ясно различаю: что-то вроде хрипов в лёгких, как при бронхите. На кого-то в приюте потворено. Может, потворено на сам приют, но так делают редко. Значит, на одну из дев? Серёженьку я без этой сволочной ауры видел, понял бы.
Бабушка тем временем девам поёт что-то в уши. Слов не различаю, и без них понятно: подозрения усыпляет, в доверие входит. Аккуратненько, нежненько, всё как полагается. С чего бы иначе? Не тягаться светлым девам с орденоносной ведьмой, даже втроём с одной.
Вслушиваюсь в дев.
Потворено на ясновидящую.
Точно на неё, хоть на деньги спорь. Бабушка это и слышит сейчас, и видит, не сомневаюсь. Но зачем ей тогда коты в карантине? И что это за ясновидящая, которая не заметила порчи? Бревно она тогда, а не ясновидящая… Неужели потворили на слепоту? Бред! Потворить на слепоту — это уголовная статья. Кому девчонка из кошачьего приюта так поперёк горла, чтобы в тюрьму из-за неё садиться?