После того как их не стало, Грей вернулся к чтению Библии. Делал он это не ради спасения души. Книга служила ему – если можно так сказать – знаменем, которое он подхватил из рук павших. Но в то же время он чувствовал, что слова Священного Писания несут ему некоторое успокоение. Этой ночью он прочитал вслух отрывки из посланий к коринфянам и книги Левита. Он даже отважился пропеть некоторые псалмы. Потом он опустился перед фотографиями на колени и прочитал молитву. Только она больше походила на тихий задушевный разговор – с теми, кого уже нет рядом с ним. Бормоча слова молитвы, он то и дело вытирал слезы. И не стыдился ни их, ни своих слов. Слезы и слова исцеляли его душу, немного ослабляя боль невосполнимой утраты. Закончив молитву, он судорожно вздохнул, и мысли его внезапно переметнулись к пустому гробу на Арлингтонском кладбище… «Джон Карр… Жив он или умер?»
Вернувшись домой, Том Хемингуэй приготовил свой обычный чай и неторопливо выпил его, стоя босиком у окна, из которого открывался вид на Капитолий. За последние двадцать четыре часа случилось очень много всего, и ни в одном из событий, с его точки зрения, не было ничего хорошего.
Эта жалкая парочка, Рейнке и Петерс. Они упустили две цели, и теперь Алекс Форд и Кейт Адамс наверняка потребуют от своего руководства, чтобы было проведено всестороннее расследование неудавшихся покушений. Картер Грей. Этот вдруг заговорил о воскрешении из мертвых. Хемингуэй и не сомневался, что шеф намекает на террористов, предположительно убитых своими же. Слова Грея и заставили Хемингуэя поторопиться с письмом Капитану Джеку.
Он отвернулся от окна и посмотрел на портрет отца – достопочтенного посла Франклина Т. Хемингуэя. Отец защищал страну на ниве дипломатии в самых «горячих точках» земного шара. Одна из них, а именно Китай, оказалась слишком опасной даже для него. Пуля оборвала карьеру человека, посвятившего свою жизнь достижению мира в тех частях планеты, где это казалось абсолютно невозможным.
Том не пошел по стопам отца, ибо считал, что не обладает знаниями и качествами, необходимыми политику и государственному мужу. В то время он входил в число так называемых сердитых молодых людей. С течением времени его ярость заметно уменьшилась, но полностью не исчезла. Да и с какой стати она должна была исчезнуть? На похоронах отца многие достойные люди говорили, что человечеству будет не хватать такого миротворца, как Франклин Т. Хемингуэй. Том ничего не мог сказать насчет человечества, но ему и сейчас не хватало друга и наставника. Он страдал почти так же, как и в тот день, когда пуля убийцы оборвала жизнь его отца. Время не стало для него лекарством – напротив, оно лишь обостряло боль, которую он носил в себе с того момента, как узнал, что перестало биться благородное и отважное сердце самого дорогого для него человека.