Наконец Риальто приготовил профилактическое тонизирующее средство, но от него ему стало еще хуже. Он принял таблетку снотворного, лег в постель и, наконец, забылся беспокойным сном.
Недомогание продолжалось три дня. Утром четвертого дня Риальто связался с чародеем Ильдефонсом, проживавшим в зáмке Бумергарт на берегу реки Скаум.
Рассказ Риальто встревожил Ильдефонса – настолько, что он срочно прилетел в Фалý, воспользовавшись самым малозаметным из своих воздушных экипажей.
Риальто подробно изложил последовательность событий, завершившуюся его падением в лесной пруд: «Как видите, у меня есть все основания с нетерпением ожидать вашего заключения».
Нахмурившись, Ильдефонс смотрел в сторону леса. Сегодня он явился в своем обычном обличии дородного лысеющего господина средних лет со светлыми бакенбардами и добродушно-простоватыми манерами сельского помещика. Два чародея сидели неподалеку от усадьбы Риальто, в ажурной беседке, увитой пурпурной лозой плюмантии. На столе у беседки Ладанк расставил блюда с замысловатыми пирожными, чайники с несколькими сортами чая и графин мягкого белого вина.
«Несомненно, имеют место чрезвычайные обстоятельства, – размышлял вслух Ильдефонс. – Особенно если принимать во внимание мой собственный опыт».
Риальто с подозрением покосился на Ильдефонса: «С вами сыграли примерно такую же шутку?»
«И да и нет», – сдержанно ответил Ильдефонс.
«Любопытно!» – отозвался Риальто.
Ильдефонс тщательно выбирал слова: «Прежде чем предлагать какие-либо разъяснения, позвольте спросить: вы когда-либо слышали, до недавнего происшествия в лесу, подобную „призрачную музыку“, если можно так выразиться?»
«Нет, никогда».
«И ее воздействие…»
«Не поддается описанию. Она не трагична и не радостна; ей свойственно сладостное, но в то же время тоскливое и скорбное звучание».
«Удалось ли вам различить какую-нибудь мелодию или тему? Хотя бы гармоническую последовательность, способную намекнуть на происхождение звуков?»
«Могу сказать только одно – и это всего лишь намек. Если вы простите мне, пожалуй, чрезмерно утонченное выражение, музыка наполнила меня томлением по чему-то потерянному и недоступному».
«Ага! – встрепенулся Ильдефонс. – А как насчет женщины? Позволяло ли что-нибудь распознать в ней Мюрте?»
Риальто поразмыслил: «Бледностью и серебристыми волосами она напоминала лесную сильфиду в обличии античной нимфы. Она была в самом деле красива, но у меня не возникло никакого желания ее обнять. Осмелюсь заметить, однако, что при ближайшем знакомстве мое мнение могло бы измениться».