— Есть вежливость…
— Я тебя умоляю! Ещё поговори про этикет и правила приличия, которые придумали люди, чтобы красиво сказать что-то вроде "Я пришёл тебя убивать" или "Я тебя ненавижу". Право, ты юна, но не настолько же! Вполне застала времена, когда приличным было обнаружить чей-то скальп на столе у друга и похвалить за то, как хорошо он выделан.
Застываю и хмурюсь. Только сейчас до меня доходит, что я не могу определить природу Голоса. Стар он или молод, женщине принадлежит или мужчине? Коротко оглядываюсь и понимаю, что Бонни застыл безжизненно в нескольких шагах от сткелянной двери, созерцая стоящий на полочке стеклянный шарик с бесконечно падающими в нём снежинками.
— Оставь — он видит свой вариант нашей встречи, приемлемый для посторонних. Я, знаешь ли, люблю приватность. А ты не стой, проходи дальше — если уж взломала дверь, нет смысла топтаться на пороге!
Усмехаюсь и — иду. А что ещё остается? Некоторые мысли по поводу личности Мастера уже появились — абсурдные, как почти любая правда, но… почему бы и нет? Ступаю по мягкому ворсу невесть откуда взявшегося ковра, а мимо мелькают бесконечные стеллажи, и чем дальше углубляюсь в казавшийся крошечным магазин, тем более странные вещи там можно разглядеть: россыпь крошечных звёзд в банке, кукольные лица, не забывающие оперативно моргать, цветы под стеклянными колпаками, походя успевающие расцвести и увянуть, пирамидки, возводимые крошечными смешными человечками, вода в стакане, эпизодически крамольно обращающаяся огнём… Кто знает, что ещё я успела бы выхватить взглядом, но мы уже очутились в комнатке, столь переполненной книгами и всяческими совершенно непонятными даже мне приборами, что места оставалось чуть — для столика на двоих, освещённого волшебным светильником неясной мне природы.
— Садись, — предлагает голос, — У меня ныне весьма неплохой чай… Вспомнить бы только, где именно!
Слушаюсь, отчаянно стараясь не задеть сваленную за спинкой кресла гору бумаг, заставших, судя по виду, очень разные времена и эпохи.
— А вы мне не составите компанию? — вопрошаю, потому что в таких вот обстоятельствах все, что остается — наглеть.
Смешок.
— Ну разумеется! Это почти преступление — пить мой чай в одиночестве. Вот сейчас, протиснусь… ох уж этот творческий беспорядок…
Он вошёл, но, как водится с существами вроде него, не понять — ни во что одет, ни как выглядит, ни какого возраста и пола; текучий, изменчивый и непостоянный в своем обличьи, он извернулся, огибая одну из наиболее впечатляющих бумажных гор, и предовольно установил на столик поднос со звякнувшими чашками. В воздухе пополыл аромат чего-то знакомого, родного: костров, степей, свободы, пряностей и сладостей, а ещё — курений оракулов, благовоний, железа и крови.