Надуваю губы в притворной обиде, только чтобы не заржать. В его глазах тоже вспыхивают весёлые искры, точно отсветы костра, и впервые за все это время мне действительно кажется, что мы вернулись в прошлое.
— Говорит та, кто однажды украл мои божественные регалии, — складывает руки на груди и скалит зубы. Ну-ну!
— Не украла, а позаимствовала! И вообще, нечего было совращать моих жриц. Четверых сразу! Мы были в ссоре, Тари, но это было за гранью — вот что я тебе скажу.
— То есть, я тебе того королька-садовника припомнить не должен?
— Вот не надо! Он совершенно точно был один, и к твоим жрецам отношения не имел!
— Зато он имел тебя!
— Мы с тобой тогда были в ссоре, потому что ты, точка. Напомнить тебе того чокнутого дудочника, который чуть не утопил полгорода в реке? А все твои эксперименты: что будет, если сделать флейту из рога божественной лани и подарить смертному. Тьху! Этот псих, говорят, до сих пор по свету шляется, уже на другой мир перешёл и даже в тятином гримуаре был описан, как опаснейший вид музыкальной нечисти!
— Никакая он не нечисть, мы с ним тогда замечательно поговорили о жизни.
— То есть, пожаловались друг другу на баб?
— Не без того. Но мне припомнить, что ты перед тем хитростью посадила своего человека на пост верховного жреца?
— Подумайте только! Да, я обыграла тебя в нашем вечном соревновании — чей протеже сядет в это кресло.
— Ты играла нечестно!
— Сказал мне бог жульничества и лжи.
Замерли, сидим, смотрим друг на друга. Кто захохотал первым, вспомнить не могу, хоть убейте, но смешно было — до слёз.
— Хорошая тактика, — говорю, отсмеявшись, — Получше предыдущей.
— Не веришь мне?
— Нет, конечно! Что я, совсем идиотка?
Меряемся взглядами, но нам больше не надо притворяться страшным демоном и испуганной служанкой, отчего роли немного сбиваются. Первым отступает, как ни странно, Тари — усмехается как-то горько и проводит невесомо кончиками пальцев по моим губам.
— И не расскажешь, что задумала? — спрашивает.
— Так будет неинтересно, — улыбаюсь, — Но я помогу тебе. Не сомневайся!
— Просто убей Наместника, — сказал он мягко, — Тогда печать расшатается, и…
— … и сюда хлынут орды тварей, подчиняющихся Императору Запада. Ах, как я могла забыть? Это же ты; всегда умел повелевать, этого у тебя не отнимешь. Давно ты это задумал?
Щурится нашкодившим котом, как всегда, когда я ловила его на какой-то шалости.
— Незрячий получит по заслугам, — отвечает он холодно, — А я буду свободен, и у меня снова будет все — и эта степь, и власть, и ты. И поверь, что бы ты там ни думала обо мне, я брошу к твоим ногам все, что ты пожелаешь. Тебе будут поклоняться, приносить дары и жертвы, сила твоя возрастет многократно, а любой приказ станет непреложным законом…