«Правый сапог мне на ногу ни за что не полезет, — думал Виталий Иволгин, — мозоль помешает!»
Кофточкин все еще выдерживал паузу, считая ее верхом совершенства по пластичности.
— Трр-ри! — вдруг рявкнул он свирепо.
Поляна дрогнула под слившимися в один выстрелами, вся заволоклась дымом. Но когда дым рассеялся, Кофточкин увидел: Богавут сидел на земле, свернув по-турецки ноги, боком к Илюше, обеими руками держался за живот и тихо раскачивался из стороны в сторону. Шляпы на нем не было; она валялась рядом, на земле. Кофточкин ничего не понял и поглядел на Илюшу. Илюша также недоуменно поглядел на него. Виталий Иволгин спокойно говорил, кивая на Богавута:
— Зачем он сел? Ведь дуэль кончилась!
Внутри Кофточкина вдруг точно что оборвалось. Он понял все и ураганом подбежал к сидевшему.
Лицо Богавута казалось серо-зеленым, брови были как-то перекошены. И еще что-то было на этом лице страшное и тяжкое.
— Что такое? — выдохнул Кофточкин. И увидел: сквозь пальцы, которыми Богавут придерживал живот, медленно ползла алая, теплая, словно кричащая кровь.
— А-а! — вздрогнул Кофточкин.
Перекашивая губы и раскачиваясь, Богавут тихо спросил:
— За что он меня? В живот!
И все раскачивался. Торопливо к нему бежал и Илюша. Кофточкин, полуобезумев, весь трясясь, наскочил на него:
— Ты? Ты стреляешь, как Вильгельм Телль? Лучше? Свинья ты!
Илюша тоже увидел кровь и догадался.
— Что такое? Что такое? — повторял он бессвязно.
Богавут раскачивался все сильнее и сильнее. Кофточкин бормотал:
— Свинья ты! А я еще для безвредности в пистолеты… двойную порцию… пороха… А ты?
— Что? — переспросил Илюша, вдруг точно что-то сообразив. — Ты зарядил пистолеты двойным зарядом пороха? Ты? Да? Болван!.. Так это ты испортил мне выстрел!
Он сморщил лицо, закусил губу, часто-часто заморгал. Топыря руки, беспорядочно говорил Богавуту:
— Я не виноват! Убей меня громом! Я не хотел! Вот этот болван испортил мне выстрел! Простите меня! Я не буду! Я не хотел!
А Богавут безмолвно раскачивался.
XII
Богавут лежал у себя во флигеле на постели, накрытый до горла одеялом. Рядом на стуле сидела Надежда Львовна и широко раскрытыми испуганными глазами смотрела на его багрово-красное, словно переполненное кровью, лицо, на его сильно заострившийся нос. Вздрагивая, говорила ему:
— Сейчас приедет доктор. Сейчас, вот сейчас!
Но он не видел ее, не слышал. Не чувствовал.
Скрипя зубами, порою выбрасывал бессвязные фразы:
— Я всегда стоял за жребий! Считай папиросы! Не надо расшатывать волю!
Лидия Ивановна стояла тут же и капала себе в рюмку валерьяновые капли. Думала: «И я непременно расхвораюсь теперь: мне вредны всякие волнения…»