Но на крыльце оба они содрогнулись от неожиданности и испуга. В лесу ревела буря, жестокая зимняя буря, все застилающая собою, непроницаемой млечной пеленой, похожею на бельма слепца. Сквозь эти страшные бельма нельзя было разглядеть ничего сколько-нибудь определенного. Решительно ничего. Звезды, небо, лес, бугры и долины, все, что здесь еще так недавно замечал глаз, все — точно было смыто сейчас страшной волною. Одна белесая муть, непроницаемая, скользкая, противная и колеблющаяся, ревела вокруг на разные голоса, как взбесившееся море. Она то грозно и негодующе ревела, то победно трубила в медные трубы, то жалобно и угнетенно всхлипывала, то в отчаянии рыдала, изнемогая от мучений, то жаловалась, то проклинала, то нагло подхихикивала, как подлый бес.
И кругом была только одна эта муть, и казалось, что ей нет конца. Однако, Башкирцев и Ставронская, вздев лыжи, попробовали все-таки пробиться через этот вязкий слизень, провозгласивший себя победителем неба и земли. Ставронская чувствовала, что идти домой необходимо. Но после десятка шагов они вновь возвратились к крыльцу избы, убежденные в бесполезности их попытки. Совершенно ясно стало обоим, что в этом страшном бельме, истребившем вокруг все и вся, они тотчас же собьются с дороги и погибнут. Погибнут почти наверное. И они возвратились в избу.
Он, смеясь, сказал, вдруг развеселившись среди благовонного смолистого тепла:
— Ну что же, переночуем здесь! Это будет превесело и оригинально!
И подбросил в печь охапку хвороста.
А ее лицо стало бледно и сосредоточенно.
Еще неопределенные, но тяжкие опасения коснулись ее сердца, как острием бритвы.
— Нет, невозможно нам переночевать здесь, — сказала она через мгновение, — никак невозможно. Попробуем переждать часок, может быть буря утихнет?
Он, все еще любуясь ею, переспросил:
— Почему невозможно?
Она вздохнула:
— Так.
Но и через час, спустившись с крыльца и скользя на лыжах, она побоялась продолжать путь. Вокруг ревела все та же дикая пурга, застилая все окрестности. Волей-неволей они вернулись вновь в избу. Отогревшись, он беззаботно запел что-то радостное и ликующее. А ее лицо стало еще озабоченнее.
— Ты о чем? — опять справился он.
— Так, — уклончиво протянула она.
И ее беспокойство все возрастало и возрастало. Красивые губы складывались круче и тверже. Строже нахмуривались брови. Три-четыре раза, после напрасных пережиданий, она заставляла Башкирцева, совместно с нею, возобновлять попытки пробиться через чертово бельмо, чтобы вернуться по домам. И совершенно отчаявшись в этом, она все-таки вынуждена была вернуться в избу, обессиленная от пережитых ощущений, немощно опираясь на его руку. Устало опустившись на медвежью полость, она снова тяжко задумалась. Грядущие события ей уже давно стали совершенно ясны. И сдвигая обеспокоенно брови, она еще раз окидывала их мыслью.