Интенсивность битвы спадает и противник отходит, чтобы перегруппироваться и снова хлынуть в битву и вцепиться клыками бессильной злобы в бойцов Рейха. Меч Крестоносца опущен к плитке, которая залита кровью и покрыта странным маслом, образуя липкое покрытие. Через мерцание визоров на исцарапанном и обожжённом шлеме невозможно увидеть печали и скорби, поселившихся в серебряных глазах, которые с тяжестью смотрят на поле боя. Могучая фигура с механическим скрипом оборачивается в сторону подчинённых солдат, с опаской и восхищением посматривающих на него. Грузный человек, лязгая сапогом по плитке на площади зашагал к своим и, минуя первые ряды витиеватых укреплений он прошёл в самый центр обороны, где объединились все диверсионные группы и отряд Аурона.
— Господин, — звучит обращение, полное покорности. — Нужно было ли?
Вопрос прозвучал посреди самых приближённых соратников Аурона и он каждого одарил взглядом безжизненных визоров, но каждый понимает, что за ними таится взоров, наполненный до краёв бессердечием и тяжестью, решимостью нести правосудие Императора. Они находятся в небольшом искусственном амфитеатре, глубиной два метра, в котором и расположился основной пункт командования всей операции, который некогда был центром обороны двора Шпиля, но молниеносным нападением горстки бойцов вражьи силы были выбиты и отброшены.
— Господин, — снова один из бойцов молвит слово обращения. — Зачем вы покинули наш строй? Зачем вы ринулись в пекло войны?
В ответ Аурон лишь вынимает детонатор, блеснувший крошечной коробочкой в его руках, и жмёт рычаг. Где-то вдали раздаётся звучание ревущего взрыва и стона камня с металлом, а затем до амфитеатра доносится звук хруста стекло-плитки, на которую пришлось несколько тон строительных материалов.
— Проклятье! — закричала рация у плеча солдата, спросившего Аурона. — Два здания только что обрушились прямиком на головы врага. Как слышите?
— Слышу вас хорошо, — отвечает ему боец, не видящий зловещей ухмылки на губах Аурона, и тут же снова обращает к нему вопрос. — Зачем? Там же могли быть люди?
— Воин, — загромыхали динамки шлема, разнося рычащий голос по всему амфитеатру. — Мы действуем в условиях острой необходимости, а значит любой метод, принятый нами полезен, да и как ты знаешь, армия живёт одной только необходимостью. Те люди не более чем жертва на алтаре нашей победы, чьи жизни были отданы, чтобы смутить и рассеять войско противника.
Несмотря на уважение к командиру, солдаты его боятся и местами презирают. Его былая сущность безжалостного наёмника, которая не знает ничего кроме необходимости и исполнения её, постоянно даёт о себе знать. Душа Крестоносца, выкованная на улицах нищих городов, закалённая в безжалостном наёмничьем разбое и перекованная идеалами Рейха и Канцлера, слишком очерствела и груба, чтобы чувствовать во время войны какое-либо сожаление. Весь его героизм, пылкая вера и жажда справедливости удивительно перемежаются с хладнокровием и редкой жесткостью. Даже сейчас он видит не горы погребённых под обломками мирных людей, а метод уничтожения врага и способ остановить контратаку противника.